"Старшие" и "мелочь" редко общались между собой.
— Да, но он хороший! — услышать такое от Двадцатой было редкостью, воинственное состояние являлось для нее обычным делом. — В общем, он сказал, после двенадцати лет нас отправят в другое место. В разные места. Приюты Трессен и Догвайт.
— Тоже мне, новости! — пискнул Седьмой. — Я и так это знал. Типа мы уже взрослые, мальчики и девочки должны быть раздельно и всё такое. Говорят, там, в Трессене, очень строго, если что — зубы выбивают, а новые уже не растут!
— Не хочу вас терять, — сказала Двадцатая. Седьмой хмыкнул, покосился на Тринадцатого, но промолчал.
— Давайте сделаем какую-то отметку, чтобы узнать потом друг друга?
— Какую? — спросила Четвертая и вытянула шею.
— Ну, не знаю…
— Например, можно вырезать имена друг друга где-нибудь на руках или ногах! — воодушевилась Четвёртая.
— Чё, совсем дура? — беззлобно откликнулась Двадцатая. — Это же заметят, и нам попадёт. А ещё это очень больно. Мы не сможем так себя порезать.
— А я скажу тебе не чувствовать боль, — ответила Четвёртая.
— Ну да, а сама? — Седьмой даже побледнел от ужаса, веснушки проступили на щеках ещё ярче.
— Можно подумать!
— Не надо имена, — вмешался Тринадцатый. Ему было уже восемь, и он всегда отличался недетской рассудительностью. — Можно просто какой-нибудь маленький знак. Крестик или что-то такое. Это не так больно и не так заметно. У меня вон шрам на пузе, когда меня тётка кинула в детстве на топор, так и не зажил.
…Седьмому очень не нравилась эта идея, но он покорно уставился в глаза серо-голубые глаза Четвёртой — начать решили с него, как это частенько и бывало.
— Возьми стекло и вырежи на руке букву "д", — деловито сказала Четвёртая, долго раздумывать она не любила. Седьмой медленно протянул руку к острому осколку, покрутил в руках и вдавил во внутреннюю сторону предплечья. Слёзы покатились по веснушчатым щекам, а по руке потекла кровь.
— Ты же не сказала, чтобы боль не чувствовал! — ткнула Двадцатая её в бок. Четвёртая пожала плечами.
Вскоре все они обзавелись маленькими кривыми буковками "д" в честь Джаксвилля, выцарапанными на коже рук в разных местах, а Четвёртой процарапала Двадцатая на плече. Царапины были, впрочем, всего лишь контуром: дальше Тринадцатый стал капать эту свою особенную едкую и жгучую воду, аккуратно, стараясь попадать в контур — шрамы от его воды не лечились, Второй так и остался с изувеченной рукой, а маль Таптор Тринадцатого больше не трогал.
Еще через год они придумали название для своей неразлучной пятёрки: Юнита скверны.
— Мы вырастим и сбежим, — сказал Седьмой. — Правда?! А потом встретимся.
— Во Флоттершайне? — спросила Четвёртая.
Седьмой мотнул головой. Он сам был с юга и в столице ни разу не был. Четвёртая обняла Двадцать вторую за плечи и погладила её буковку "д". Двадцатая посадила Ноля ей на плечо, крыса принялась обнюхивать её шею, и Четвёртая захихикала от щекотки крысиными усиками.
— Да, — сказала Двадцатая. — Можно и там. Мы свергнем Сенат и будем править Айваной.
— И сожжём Джаксвилль, — сказал Тринадцатый. — И повесим малье Агравис на дубе, а остальных скормим крысам.
Ноль запищал прямо в ухо Четвёртой, вероятно, выражая своё согласие.
Глава 8. Водяные лилии
Одна тысяча пятьсот одиннадцатый год
В мой день рождения, пятнадцатого августа, мне исполнялось пятнадцать лет. Сплошь единицы и пятерки в дате. Я смотрела на себя в зеркало, и отражение мне в целом нравилось. Длинные светлые волосы уложены в аккуратную взрослую причёску, тело немного округлилось в нужных местах и вытянулось в других.
"И никакого "мягонького жирка"!" — говорю я себе.
Никакого жирка — и от жильца с четвёртого этажа, кажется, отцу удалось избавиться. Из школы-пансиона я по-прежнему приезжаю домой только на летние каникулы, так что понятия не имею, что происходит дома остальные девять месяцев. Да это и не важно. Осталось всего два года в школе, а потом — два года блестящей безукоризненной учёбы в КИЛ, стажировка и работа в Сенате. Лучше всего — личным помощником Корба Крайтона, хотя и против достопочтимого мальёка Трошича я ничего не имею. Вот только приверженцев у строгого авторитарного Крайтона куда больше: слишком либеральные взгляды Трошича вовсе не привлекают к нему сторонников, отнюдь, со стороны он кажется слишком мягкотелым, тогда как Крайтон — настоящая скала. Весьма привлекательная скала, надо сказать. Именно таким и должен быть настоящий мужчина: сильный, властный, уверенный в себе, никому не дающий спуску. Это всё мне поведала, разумеется, Аннет — её отец работает непосредственно с Крайтоном, так что её мнению можно доверять.