— Нет, играть сегодня нельзя. Сикора болен.
И они тихонько входят в спальню, бесшумно моют ноги, даже ни разу не поссорившись из-за полотенец, и сразу бегут каждый к своей кровати: осторожно, на цыпочках, хотя все босые. И слышится только: «Тише, Сикора спит».
И так было не один, а целых три вечера подряд, потому что только на четвертый день Сикору вынесли вместе с кроватью на веранду. А еще через десять дней он уже принимал участие в войне; разумеется, не как солдат, а как знаменосец полевого госпиталя.
Глава двадцатая
Вечерние концерты. — Старушка сосна. — Скрипач Грозовский и певцы.
Вечером, когда мальчики уже лежат в постелях, Грозовский берет скрипку, становится посреди спальни и играет им на сон грядущий. Ноты он не захватил, но он знает много мелодий на память.
Поют струны скрипки, и в спальне тишина: все слушают затаив дыхание. Только сосны за открытыми окнами переговариваются друг с другом, да иногда долетит из усадьбы звук колокола, созывая людей с поля на ужин.
Многим мелодиям научились у Грозовского сосны, и теперь они подпевают ему — тихо, еле слышно, чтобы не мешать скрипке, — своими тоненькими зелеными иголками.
Слева от дома растет кривая, горбатая старушка-сосна. Сколько огорчений доставляют ей эти мальчишки! То влезут на нее и раскачиваются на ветвях, потому что это уже не сосна, а корабль; то превратят ее в поезд, то в лошадь, то в пожарную каланчу, то в крепость. Но сосна на них не сердится, она терпеливо ждет вечера, когда опять заиграет скрипка и убаюкает ее своей песней.
У большинства мальчиков уже смыкаются веки, но вон у того глаза широко раскрыты, а этот оперся на подушку и так, полулежа, смотрит на скрипача. Каждый думает о своем, но, когда Грозовский хочет спрятать скрипку, все просят сыграть что-нибудь еще или повторить.
В Варшаве Гешель Грозовский поздно ложится спать, не пьет молока и может делать все что хочет, потому что он живет с сестрой, а сестра редко бывает дома — она ухаживает за больными и иногда даже ночевать не приходит. И в колонии Гешель хотел вести себя так же: поздно ложиться спать и не пить молока. Поэтому вначале ему здесь было немного не по себе. Но его все полюбили, и скоро он привык к новой жизни. Когда строили крепость, ребята давали ему копать дольше других. Маргулес подарил ему палку, которую нашел в березовой роще, и даже судьи, когда Гешель провинился, вынесли несправедливый приговор.
Все хотят ходить с ним в паре, но Гешель не может ни с кем идти рядом, он всегда отстает: ищет желтые цветы с длинными стеблями.
Как-то одна девочка подарила ему несколько веточек жасмина, а в другой раз крестьянин позволил нарвать букет гречихи и еще дал красный мак из своего огорода. Гречиху Гешель поставил в вазочку для цветов, а мак носил с собой, пока не опали лепестки.
Есть у нас и трое певцов. Поют они тоже по вечерам, перед сном.
Песня стелется, словно ласточка, над самой землей, словно пробует, сильны ли крылья, и вдруг смело взвивается под облака и еще долго-долго звенит в небе. А потом, усталая, возвращается на землю, к людям, и засыпает, стихая.
— Красивая песня, — говорят сосны, — только почему мы не понимаем слов?
— Потому что это древнееврейская песня, ее сложили сотни лет назад.
Когда Фриденсон, Розенцвейг и Пресман поют втроем, можно подумать, что это поет один человек, — так сливаются их голоса. А ведь мальчики совсем не похожи друг на друга.
Пресман серьезный и тихий. Он мало говорит, но охотно слушает. Он хочет знать, как устроен термометр, который висит на веранде и показывает, тепло ли сегодня и можно ли идти купаться. Пресман — судья. Он охотно прощает и всегда знает, кого надо простить. Прощать надо тех, кто еще мал и глуп, и тех, кто одинок и заброшен, но злых прощать нельзя.
Хиль Розенцвейг совсем другой. Он всегда какой-то кислый, вечно чем-нибудь недоволен: то мошка в глаз попала, то комар его так больно укусил, что сил нет терпеть, то ему пить хочется, то жестко спать, то вода слишком холодная, то накидку ему подменили. И кто бы подумал, что этот нудный мальчишка, этот недотепа так поет!
А у третьего нашего певца самый красивый голос, самые бедные родители и самое отважное сердце. Милый певец, ты несешь в жизнь свою горячую песню и чистую душу! И если ты будешь извозчиком, как твой брат, ты не станешь морить голодом лошадь, не станешь стегать ее кнутом, заставляя работать через силу, хотя это будет и не твоя, а хозяйская лошадь…