Белка
Летняя кухня стоит на самом краю сергейковского участка, дальше только калитка, ведущая в лес. Правда, здесь нет собаки Баскервилей, и мы тут не курим сигар на склоне дня – здесь живёт белка.
Любое перемещение в данном квадрате сопровождено её тревожным цоканьем, с ней бельчонок. Он таится на чердачке летней кухни.
По утрам и ближе к вечеру из длинных окон кухонной столовой видно, как белка-мать скачет по кустам орешника. Куст дрожит от её тугих прыжков; распялив четыре лапы и хвост, она нависает на орехом и вот уже сидит столбиком на ветке, как на картинке Билибина, подперев спину выгнутым хвостом.
Цоп— одним движением расшелушила, бац – полскорлупки вниз, бледно-зелёным маячком, вот и вторая половинка упала стремительно; а изумрудик-то за щеку.
Капюшонка
Летняя кухня в Сергейково состоит из четырех прямоугольников.
Длинный, вытянутый с юга на север прямоугольник—сама кухня, с газовой плитой и холодильником. К ней примыкают: большая столовая – с панорамными окнами на две стороны, в жёлтых занавесках, и друг за другом две узкие, с запада на восток, спальни. Такой плотный тетрис. В большой спальне со столом, мы играем вечерами в карты.
Впрочем, погоды стоят ещё достаточно тёплые, и завтраки сервируются на уличном столе, у мангала. Картину дополняют четыре пластиковых кресла апельсинового цвета.
На августовском утреннем воздухе филологические вопросы тут как тут, как всегда, в ходу.
– Жэка, принеси серую толстовку с капюшоном, ту – что с Джокером!
При всей привязанности к английскому, семейные прогеры- хакеры, Жора не любит русский вариант слова huddy – худи. Сложный момент называ толстовок с капюшонами решает Женя.
– А как вам русское – капюшонка?!
– А чё, норм. Надо как-то называть этих худей. Осень на подходе))
– А приятно, наверное, ввести в язык новое слово? – задумчиво говорит Жэка.
– Евгений М. – автор слова —КАПЮШОНКА!
Double brendy
Часиков так после семи-восьми мы любим «похолмсить» у камина. Журнальный столик, два деревянных раскладных креслица в подушках, бренди. Сегодня в Сергейково дождь, а у нас —викторианский вечер.
Правда читаем мы графа Толстого, вслух, четвёртую книгу «Войны и мира». Петя в партизанском отряде у Денисова, готовится к вылазке, хохочет над выходками Тихона Щербатова, угощает всех изюмом. Впрочем, нам грустно, ибо мы все знаем, чем это кончится.
Каминный зал на пять окон, три в эркере, который повторяет три эркерных окна гостиной второго этажа. Дом из бруса, затейливо построенный, интерьер – сплошное дерево. Босым ногам приятна гладкость полов.
Слышен лай Бренди. Это родезийский риджбек, африканская порода, гончая на львов. Но Бренди в её двенадцать лет львов не видела сроду. Она спокойная и умная собака, и не позволяет трепать себя за ридж – узкую полоску от холки до хвоста, где шерсть растет в обратном направлении. Родезия – английская колония. Имя своё наша Бренди получила за красновато-коньячный цвет, как и положено породе.
Наш дабл брендиевый вечер под дождь и мокрые березовые ветки за окном. – Чур, я – Холмс!
Абрамцево
– Есть у меня заветная дума, – говорил Сергей Тимофеевич Аксаков. – Я желаю написать такую книгу для детей, какой не бывало в литературе.
– Я принимался много раз и бросал. Мысль есть, а исполнение выходит недостойно мысли…
– Тайна в том, что книга должна быть написана, не подделываясь к детскому возрасту, а как будто для взрослых и чтоб не только не было нравоучения (всего этого дети не любят), но даже намека на нравственное впечатление и чтоб исполнение было художественно в высшей степени.
Так в 1856 году в Абрамцево были закончены «Детские годы Багрова внука». Книга, превосходящая по языку и щемящему чувству любви к русской природе многие образцы классической русской литературы, в том числе и принадлежащие перу Ивана Сергеевича Тургенева, частого гостя в Абрамцеве.
Оставив государственную службу, с 1843 года Сергей Тимофеевич Аксаков живёт на покое в новоприобретённом Абрамцеве со своей семьёй: женой – Ольгой Семёновной Заплатиной, дочерью суворовского генерала, и своими детьми, коих было семь.
Три книги воспоминаний о детстве стоят у меня на полке: «Лето Господне» Ивана Сергеевича Шмелёва, «Детские годы Багрова внука» и «Другие берега» Владимира Владимировича Набокова. Эти люди прожили разные жизни – и тяжелейшую из них Шмелёв – но в своих воспоминаниях, самых чистых, самых светлых они ещё в начале пути. Ничто так не греет душу – как счастливое детство.