Мальчики рыли в песке норы, ходы, делали замок, засыпали друг друга. Вовка больше молчал, хмурился. Наконец, он сказал, сердито посмотрев на Витю:
— Ты мою маму не осуждай, что сердитая.
— Я и не осуждаю.
— Это она с горя. — Вовка поперхнулся.
— С какого горя, Вовка?
— С какого, с какого… — Вовка сел, стал из пригоршни сыпать песок тоненькой струйкой. — Когда мне три года было, у нас отец потоп. Весной шел через Птаху, а лед уже тонкий. Провалился… А потом Илья… — Вовка замолчал.
— Это кто Илья?
— Брат мой старший. В город ушел, там в компанию попал. А летом приехал с дружком… Ну, драки, скандал. Матвей Иваныч его взял с участковым и — в сарай.
— А кто такой Матвей Иванович? — спросил Витя.
— Матвей Иваныча не знаешь? — Вовка был очень удивлен. — Да это председатель нашего колхоза. Его все кругом знают.
— А что дальше?
— Дальше… Илья в сарае шуметь начал, грозиться: отсижу пятнадцать суток — посчитаюсь с председателем. Пьяный был. А Матвей Иваныч у нас, знаешь какой крутой. «Я, говорит, тебе покажу пятнадцать суток». Ну, был суд, и дали Илье два года. Нет, чтоб покаяться. Все кричал: «Пусть два года. Все одно, вернусь, встренемся с председателем на узенькой дорожке». Не дурак, скажи? А ведь когда в колхозе работал, — и на тракторе первый, и на косьбе. — Вовка замолчал, сдвинул темные брови. — Уж давно выпустили его, четвертый год пошел, а где шастает, — не знаем. Каково матери? Вообще-то, она, знаешь, какая хорошая, добрая. А злость — это так. Покричит и легче ей. И работает — слава на весь район. Она птичница. Управляется! Аж кругом ветер. Пошли к ней, она уже у курей своих. Сам посмотришь. Пошли, пошли!
Птичник был на отлете, у овражка. Длинный приземистый дом под соломенной крышей. Подходя к нему, мальчики услышали разноголосицу петушиной переклички.
«Какой он некрасивый, этот курятник», — подумал Витя.
Открыли скрипучую дверь, вошли в полумрак и густой запах птичьего помета, — и Витя остолбенел. Несметное количество кур и петухов было кругом. Все они бегали, завивались спиралями, кудахтали; пела, наверно, сразу тысяча петухов. Многие петухи отчаянно дрались и были в крови.
Как только мальчики вошли в птичник, с шестов, с подоконников на них полетели петухи.
— Закрой лицо! — крикнул Вовка.
— А чего они? — спросил Витя, закрываясь от петухов.
— Как чего? Не видишь? Драться летят.
«Вот черти!» — весело подумал Витя.
А посреди этого куриного столпотворения быстро ходила тетя Нина, и куры белыми ручьями мчались за ней. Она растаскивала дерущихся петухов, легонько шлепала их, приговаривала:
— Вот вам, озорники! Без обеда оставлю. А тебя в карцер посажу, — говорила она высокому голенастому петуху с пышным окровавленным гребнем.
И петух послушался тетю Нину, перестал драться и обиженно ушел в угол.
— Я сейчас! — крикнула она Вовке. — Только корма им задам.
Тетя Нина кормила кур, отталкивала самых прожорливых, слабых и нерешительных пропихивала к кормушкам. И добро улыбалась:
— Лопайте, куриное племя. Век ваш короткий. Потом она пошла к дверям, распахнула их, крикнула:
— А теперь на прогулку шагом арш!
И куры белым потоком ринулись в двери — на солнце, в большой отгороженный забором вольер.
Тетя Нина подталкивала кур ногами, смеялась, и весело сверкали ее белые зубы.
— Любит она их, — сказал Вовка. — С четырех утра до вечера здесь. Одна на пять тыщ кур и петухов, представляешь?
А Вите, даже непонятно почему; вспомнился большой гастроном внизу их дома. Там, в диетическом отделе, чистые яички со штампом на каждом аккуратно разложены в специальные картонные формы. Сколько раз он их сам покупал, и никогда не думал, откуда они? Знал, что яйца несут куры. И все. Но ведь это совсем не все! Вон за пятью тысячами кур ухаживает одна худенькая женщина, тетя Нина, мама его нового товарища Вовки Зубкова. Это ведь очень трудно — один человек и пять тысяч кур и петухов, которые постоянно дерутся.
Тетя Нина подошла к мальчикам, вытерла потный лоб тыльной стороной руки, застенчиво улыбнулась, и Вите стало неловко от этой улыбки.
Тетя Нина обняла Вовку за плечи, потеребила спутанные волосы.
— Обед-то я там сготовила, — сказала она. — Пойди, поешь. Вот вместе с дружком и поешьте. В чугунке, в печке. Ну, ладно, — вдруг заспешила тетя Нина. — Играйтесь. А мне в правление надо, корма на завтра выписать.
Начинался вечер, небо было высоким, бледно-лиловым; от деревни пахло дымком и коровами; лаяли собаки, где-то пело радио; все становилось лиловым, неясным, и опять Вите показалось, что он прожил сегодня очень длинный день, и беспокойство поселилось в Вите, только он не мог понять, откуда и почему пришло оно. И казалась очень далекой, даже чужой жизнь в городе, где есть просторная квартира, двор, замкнутый в каменный четырехугольник, Репа, его тайник на чердаке. И Зоя…