У косцов разгоряченные потные лица, на спинах потемнели от пота рубашки. А трава все валится и валится!
— Ребята! Водички! — кричит кто-нибудь, и мальчики, зачерпнув ковш воды из ведра, наперегонки бегут к тому, кто позвал их.
Посмотришь на луг — весь он пестрит косынками, точно крупные яркие цветы среди трав. Это женщины. Они косят наравне с мужчинами.
В первом ряду, оторвавшись от остальных, шел Илья. Шел размеренно и красиво, взмахи у него были широкие, упругие, синяя рубашка прилипла к телу, пот заливал лицо; Витю, когда он пробегал мимо, поразило это лицо — оно было вдохновенно, яростно, все в движении. И… нет, наверно, Вите показалось. По щекам Ильи ползли слезы… Слезы? Нет, это пот, конечно! И Витя поспешил уйти, потому что понял: сейчас Илья должен быть один среди этих буйных трав, зеленого раздолья, высокого синего неба.
С утра было безоблачно, а к полудню на горизонте стали громоздиться тучи.
— Дождь пойдет, — сказал Вовка.
Но к перерыву дождь так и не собрался, и в два часа дня повариха Емельяниха привезла обед.
Емельяниха была толстой, с крепкими красными щеками, а глаз совсем не видно — заплыли. Огромный живот Емельянихи плавно колыхался под грязным фартуком. Она приехала на телеге, в которую была запряжена маленькая пегая лошадка.
Приехала Емельяниха и сразу закричала сердитым сорванным голосом:
— Мужики! Бабы! Девки! На обед! Сбирайсь!
В тень густых кустов стали собираться косцы, вытирая руками потные лица.
— Притомились малость, — говорили вокруг.
— А травы — лучше не надо.
— Знатные травы.
— Ну, потчуй, Авдотья! Чего привезла?
— Наша Авдотьюшка постарается.
Емельяниха накладывала в миски гречневую кашу с кусками баранины. Каша была невероятно вкусной, обжигала губы, запивали ее холодным молоком. Краюхи хлеба были нарезаны огромными ломтями, на листе лопуха лежала горкой соль, ворох молодого лука блестел — его вымыли в Птахе.
Тетя Нина сидела рядом с Ильей и кормила его дополнительно из белого узелочка — творогом, яичками, розовым салом. Даже про Вовку забыла. Илья ел сосредоточенно и молча, а тетя Нина смотрела на него счастливыми сияющими глазами.
Витя уплетал вовсю. Хорошо было обедать на скошенной траве, под кустами, среди этих веселых и сильных людей, и чувствовать, что вот и ты работал вместе с ними, устал тоже и, как они, заслужил обед и отдых.
После обеда по лугам, по траве, которая доходила до пояса, мальчики пошли купаться на Птаху. Переплывали на тот берег, загорали на горячем песке. И неожиданно — даже не заметили, как тучи собрались — начался дождь.
Но это был особый дождь. В городе такого не увидишь. Там перед тобой маленький клочок неба в тучах, из которых льет, и все. А сейчас Витя видел огромное небо, раскинувшееся над землей. И не все оно было в тучах. Были голубые, сияющие пятна; иногда проглядывало солнце. Краски быстро менялись. Дождь шел в разных краях — немного помочил мальчиков и двинулся дальше. Стало припекать солнце, а дождь шумел где-то совсем рядом, потом и шум исчез. Дождь был уже далеко — из тяжелой черной тучи на краю земли вниз, на луга, упали серые застывшие полосы.
— Ливень там, — сказал Вовка.
А вокруг все сверкало на солнце, травы курились парком, и густо, пряно, тяжело пахло полевыми цветами.
Потом через луга от правого берега Птахи перекинулась радуга, четко видная на фоне темной тучи.
— Гляди, — сказал Вовка, — радуга-дуга из реки воду пьет.
— Зачем ей пить? — удивился Витя.
— А я откуда знаю? Пьет и все.
В мокрых лугах косцы отбивали косы; тонкий, разноголосый перезвон летел над округой.
Федя учил Витю косить. Но ничего не получалось.
— Ты правой рукой дави книзу, — объяснял Федя, — а левой вроде бы сопротивляйся, чтобы ровно она шла, концом стебельки поддевала.
Витя давил, сопротивлялся, но все равно ничего не получалось. Коса мяла траву, пригибала ее, кончик косы выскакивал кверху и нахально блестел. Витя весь покрылся потом, болели мозоли, заработанные на веслах. К тому же хохотал Вовка.
— Гля! Гля! — кричал он. — Весь аж подбоченился!
Витя разозлился:
— Дурак ты.
— Верно, дурак, — подтвердил Федя. — Ты сразу научился? — и Вовка замолчал.
— Ничего, Витя, — ободряюще сказал Федя, — завтра получится.
Домой возвращались поздно, в сумерках. Сладкая усталость наполняла тело, слипались веки.
«Дома напишу Зое письмо», — как-то вяло, безвольно подумал Витя и неожиданно для себя спросил у Вовки:
— Как там Катя?
— Мать ее ездила, — сказал Вовка. — Поправляется. У нее не перелом, а сильный вывих.