Раструб на столбе угощал жителей арией охрипшего «мистера Икс». Полуторку окружили бойкие городские пацаны.
– Папиросы «Житомир», кури, пока не помер, пачка, десяток, штука, дымят без звука!
– Кому поднести, подвезти, любые чемодане летят, як ероплане!
Лейтенант решил спрыгнуть лихо, через борт, боль тут же ударила по ребрам. Он сдержался. Положив сидор, передал молодухе ребенка и чемодан.
– Спасибочки, фронтовик! Захочешь – заходи!
Она подождала вопроса об адресе, усмехнулась и пошла. Лейтенант посмотрел вслед. «Ребенок от фрица, что ли»? – подумал он беззлобно.
Прыжок через борт все же сказался. В груди прокатился колючий ежик и выскочил кашлем. Лейтенанта согнуло и затрясло. Он прижал ко рту платок.
Кто-то деликатно подергал его за плечо. Лейтенант отплевался в платок и выпрямился. Парнишка лет шестнадцати-семнадцати, со значками Осоавиахима и ГТО, подал ему сидор.
– Ваш? А то пацаны у нас быстрые! – Он загляделся на награды и нашивки лейтенанта. От него пахло конским потом.
– Ты с лошадью? – спросил лейтенант.
Значкист не без гордости указал на кобылу, запряженную в бричку.
– Махнем в Глухары?
– В Глухары? – парнишка подумал. – Вообще-то надо. Народ поднимать.
– А он чего, лежит?
– Кто?
– Народ!
Парнишка осознал шутку и улыбнулся, открыв два выщербленных передних зуба. Протянул руку:
– Просто активности не проявляют. Никола Абросимов. Секретарь райкома комсомола.
– Ну как, секретарь, покатим?
– Ладно! Только пистолет возьму и у мамы спрошусь.
– У мамы? – удивился лейтенант. – Может, я кого другого найду?
– В Глухары? Не, не найдете.
Лейтенант забросил в бричку сидор.
Из кабины опустевшей полуторки выполз, пятясь задом, плотный маленький человек в мятом полотняном костюме. Шофер свернул карту, подал ему раздутый, как мяч, портфель, рулон плакатов и закричал:
– Кто за лектором с обкому?
– Я! – отозвался Никола и виновато вздохнул: – Думал, не приехал!
Лейтенант взял с сиденья свой сидор.
Лектор, держа под мышками свернутую карту, рулон, а в руке портфель, шел к бричке. Обернулся, прокричал шоферу:
– Правильно сказал: Жукова туда, Жукова!
– А то, – отозвался шофер.
Лектор забросил в бричку портфель и подал Абросимову карту:
– Сначала охватим тружеников села!
Комсомольский секретарь вздохнул. Он был расстроен. Вместо фронтовика получил в попутчики человека с портфелем.
3
У телеги стоял дедок. Лицо скособоченное, будто от укуса шершня.
– Отец, людей возишь?
– Жить якось надо, черта повезешь.
– Давай в Глухары! – лейтенант достал пачку тридцатирублевок.
– В Глухары! Та хочь мешок грошей – не поеду! – Дедок почему-то рассердился. – Торчишь тута, як пришитый, а он к ночи заявляется!
– Какая ночь? Солнце вон где.
– Так если б оно стояло. А то ж оно катится.
– Темноты, что ль, боишься?
– Темно́ты токо коты не боятся.
Вконец расстроенный сивоусый дедок сполз в телегу и огрел лошадь кнутом. Пробормотал: «Молодому жизнь копейка, а нам полтина». Телега загрохотала по булыжнику, усеянному кучками навоза. Раструб репродуктора вдруг завопил: «Сильва, ты меня не любишь»! Далее забулькало. Пацаны, наторговавшись, галдели: «Савел, рупь отдай…» – «Який рупь?» – «Забыл?» – «Назавтра в детдом спихнут». – «Убежи!» – «Он и так кажный вечер ремнем»…
4
На стене автостанции висело объявление, химическим карандашом по фанерке: «Летучки с 16 ч не ходют. А/станция и почта с 16 ч не роботае». Похоже, теперь в Малинце жизнь заканчивалась именно в 16.00.
Народ на станции, однако, устроился на весь вечер и ночь. Спали, кормили детей, курили нещадно. За перегородкой была видна склоненная голова, женщина в очках с толстыми стеклами читала.
– Телеграмму дать можно? – спросил лейтенант.
– Закрываемся! – женщина подняла голову и оказалась совсем молоденькой. – Пиши, лейтенант! – она улыбнулась.
На столе лежали полоски обойной бумаги. Лейтенант взял ручку, смахнул муху. Чернил в непроливашке не было. Достал огрызок карандаша. Провел по грифелю языком: «Тося! Я в Малинце. Буду завтра. Я очень…»
Задумался. Какая-то баба монотонно, сонным голосом рассказывала:
– Ходив до нее, ходил. Такий из себя рудый… А после дывлюсь: вже черный… Чи волос покрасыв, чи то другой… От время!
Лейтенант зачеркнул «очень». Зачем писать? Лучше сказать при встрече. Девушка за перегородкой прочитала, вздохнула. Стукнула печатью.