— Если сестры срочно нуждаются в марлевых повязках, они должны быстро прийти на склад, — дополнил Штайдль. – не обязательно запирать это помещение.
— Не обязательно? – Пуласки, кряхтя, присел на корточки. – Тогда еще раз посмотрите на палату двадцать семь. – С какими идиотами он должен здесь работать?
Пуласки сделал несколько фотографий, затем отодвинул осколки стекла на полу и встал на колени перед витриной. По краям расколотого витринного стекла находились синие матерчатые волокна. Пока Пуласки складывал несколько обломков в полиэтиленовый пакет, Вольф и Штайгель перешептывались за его спиной. «Довольно поздно, чтобы оспаривать», — подумал он.
— Ни одна из ночных сестер ничего не слышала, — наконец, проворчал Вольф.
Ничего удивительного. Пуласки посмотрел на синий кусок ткани, который лежал под стеллажом. Недостающее полотенце из комнаты Наташи.
— Кто-то заглушил осколки стекла тканью и осторожно удалил обломки из рамки, — объяснил он.
— Кто-то? – отозвался Вольф. – Кто, кроме Наташи, должен был обеспечить себе доступ к лекарствам?
— Скажите это мне! – Пуласки не удержался от циничного тона. В этом учреждении все были убеждены в том, что малышка покончила с собой. Тем не менее, неустойчивый человек довел себя до самоубийства.
Вольф сдвинул брови.
— Штайдль сказал мне, что вы нашли предсмертную записку. Что в ней?
— Это в высшей степени было бы интересно каждому здесь, — кратко ответил Пуласки. – Но она доказательство. Я не могу показать ее вам.
«Промежутки становятся короче и короче. Они снова приходят».
Кто, Наташа? Врачи?
«В темноте.
Эти боли!»
Пуласки думал о письме и о месте, где Наташа его спрятала. Эти боли! Слова в письме были находкой для каждого судебного психиатра. После того, как прокурор прочтет письмо, он вряд ли решиться не согласиться с вскрытием. Как давно это было, что Пуласки просил о вскрытии? Пять лет? О, Боже, он уже так долго и продолжительно работал в уголовной службе, что мысль об аутопсии показалась вечностью?
Эти боли!
Он должен был узнать, существовали ли следы насилия или была ли Наташа беременной. Разумеется, что-то здесь не так. В ее дневнике не было ни указаний, ни намеков на насилие. Только в прощальном письме – которое, несомненно, происходило из ее рук.
Но почему Наташа написала об этом только сейчас? За несколько часов до своей смерти? Синие кончики пальцев. Почему только теперь? Шприц. Введенный дважды. Внутривенно, в локтевой сгиб. Что-то здесь было подозрительно.
Неожиданно он понял.
Пуласки отодвинул Вольфа в сторону, бросился их палаты и побежал назад к спальне.
Глава 5
Пуласки пыхтел, сорвал пломбу с двери и поспешил в комнату Наташи. Он отвернул правый рукав ее одежды до самого плеча и рассматривал мертвую. Конечно. Это было. Как он мог не заметить? Синие чернила на кончиках пальцев. Укол в локтевой сгиб.
Белокурая ассистентка главного врача, в очках в роговой оправе, которая встретила его сегодня утром, проходила мимо двери и пристально посмотрела в комнату. Штайдль и Вольф остановились позади и отодвинули ее.
Штайдль ощупал разорванную пломбу.
— Я думал, вы закончили.
— Я тоже так думал. – Пуласки обратился к женщине. – Ханна, правильно? Принесите мне, пожалуйста, еще крепкий кофе. Черный. Лучше всего весь кувшин.
Директор Вольф хотел шагнуть в палату к Пуласки, но тот обернулся.
— Никто не входит в помещение, никто ничего не трогает. То же самое относиться к палате с медикаментами и именно до тех пор, пока коллеги криминалисты не прибудут и не закончат свою работу. Мне также нужны все записи камер наблюдения в воротах за последние двадцать четыре часа.
Директор Вольф хотел что-то ответить, но Пуласки прервал его.
— Кроме того, мне нужен полный поименный список всех врачей, терапевтов, воспитателей, пациентов и всего персонала, а также полную медицинскую карту Наташи Соммер…
— Но…
— … и вы принесете ее мне с обязательством сохранения врачебной тайны.
— Прокурор обеспечит мне в течение двадцати четырех часов решение суда для обыска.
Ханна и главный врач Штайдль разглядывали его с открытыми ртами. Только директор Вольф оставался собранным. Его челюсти двигались. Что-то происходило в его голове.
— И я хотел бы поговорить с терапевтом Наташи, этой Соней, — добавил Пуласки.