После короткого разговора с главным врачом, к Эвелин и Пуласки присоединился сотрудник гамбургской криминальной полиции.
- Его не интересуют видеопленки, - прошептал Пуласки Эвелин, - он просто хочет проследить за нами.
Эвелин даже не знала, как звали этого гамбургского полицейского. Молодой человек лет тридцати с небольшим - "протиратель штанов", как выразился Пуласки - сел в углу и с важным видом что-то записал в блокнот.
Конечно же, им не предоставили видеозаписи с индивидуальными занятиями Лизы с ее психотерапевтом. Пуласки подробно поговорил с доктором Гесслер об обязанности хранить врачебную тайну, но врач была непоколебима. Однако она, по крайней мере, разрешила им посмотреть видеозаписи с утренних групповых занятий. Они проводились по понедельникам, когда приходил социальный работник и разговаривал с пациентами отделения номер 46 о том, как у них были дела и нуждались ли они в чем-либо.
Видео последних двух лет включали в себя 93 занятия по тридцать минут, которые снимались на установленную на штатив камеру, чтобы психотерапевты впоследствии смогли посмотреть записи. Доктор Гесслер выделила им девяносто минут. После чего в помещении якобы должно было начаться занятие, но Эвелин сомневалась в этом. Гесслер хоть и шла на компромисс, в конце концов, она не хотела чтобы в СМИ разразился скандал о недостаточном обеспечении безопасности в ее отделении, но с другой стороны она хотела как можно быстрее выпроводить Эвелин и Пуласки из клиники.
Мельком взглянув на часы, Пуласки начал с самых старых видеозаписей, наугад выбрал одну из них и пультом прокрутил до того места, где Лиза открыла рот, что было довольно редкое явление.
После просмотра первых видео, Эвелин поняла, почему доктор Гесслер так охотно предоставила им видеозаписи. В общем и целом, материал не содержал ничего важного и полезного для них. Все сцены были похожи друг на друга. Лиза рассказывала о том, как она спала, что ей снилось, что она делала в течение недели, что ее особенно радовало и огорчало. На ней были надеты то тапочки с голубой фланелевой пижамой, то платье в желтый горошек, иногда серый спортивный костюм с завязками и капюшоном. Всего Эвелин увидела трех социальных работников женского пола, которые все как одна говорили одинаковым мягким, усыпляющим голосом, как будто им кто-то внушил, что в присутствии психически больных пациентов ни в коем случае нельзя говорить громко.
В приглушенном свете терапевтического помещения, Эвелин не могла сдержать зевоту. Сказывалось напряжение и тяготы последней ночи. Но в один прекрасный момент, она резко взбодрилась. В одной из сцен на видео обстановка накалилась. Летом прошлого года во время занятий у Лизы случился припадок. Прямо посреди предложения у нее сменились тон и выражение лица. Голос вдруг зазвучал глубже и взрослее. Она что-то вспомнила, и Эвелин слишком хорошо знала, что.
- Помещение узкое. Я голодная, но они почти не дают еды. Пить можно только теплую воду. Меня тошнит от одного только взгляда на кувшин. По ночам я слышу грохот рядом со стеной и не могу спать. А если все-таки засыпаю, то вижу один и тот же сон.
Эвелин уставилась на монитор. На заднем плане можно было разглядеть, как социальный работник вскочила и выбежала из комнаты. В это время Лиза продолжала говорить, как будто находилась одна в комнате.
- Они забирают наверх Мануэля. Промежутки становятся все короче. Каждый раз, возвратившись назад, он рыдает навзрыд. Но однажды прекращает плакать. Он больше ничего не помнит и неподвижным взглядом смотрит в одну точку. И самое страшное: он перестает со мной разговаривать.
Тем временем социальный работник вернулась в сопровождении врача.
Лиза говорила пылко и громко.
- Почему ты со мной больше не разговариваешь? Что с тобой случилось? Что они с тобой сделали?
Врач подошел к Лизе и хотел сделать ей укол, однако она резким движением отбросила его руку.
- Почему они сделали это с тобой? - кричала она. Волосы беспорядочно упали ей на лоб, а лицо было искажено яростью.
Соцработник держала Лизу сзади, чтобы врач наконец смог сделать укол.
- Что они с тобой сделали?
... она знала, что с ней сотворили. Ее крики и мужской голос не оставляли сомнений. Она слышала. Он сделал с ее сестрой тоже самое, что и с Лизой. Однако Сандра была на два года младше и еще не понимала, чего от нее хотел мужчина. Не по этой ли причине он приходил к Сандре чаще, чем к ней?
Если бы только удалось отлепить скотч ото рта! Она могла бы позвать Сандру, сказать ей, что находится рядом и вместе они со всем справятся. Что ей просто нужно закрыть глаза, когда он опять придет к ней и все будет хорошо... Но хорошо не стало. Она лежала с кляпом во рту на полу посреди подвала, привязанная к железному кольцу. Она даже не могла дотянуться до стены, чтобы подать ей знак стуком. Да и что было бы, если бы ей это удалось? Мужчина угрожал убить Сандру, если она попытается сопротивляться или освободиться.