— Да, я могу дать тебе смерть, — кивнул Саурон. — Быструю. Без мучений. Но в тебе достаточно силы — ты еще можешь изменить себя и свою судьбу.
— Ты можешь вернуть мне то, что у меня отняли? — в словах Хэлкара проскользнула тень насмешки.
— Я — нет. Ты можешь вернуть себе себя. А я могу помочь тебе. Но тебе будет очень тяжело.
— Тяжело? — раздельно преспросил Хэлкар.
Саурон понял: слово «тяжело» нуменорцу было до сих пор неизвестно. Он просто не знал, что это такое.
— Ты должен будешь родиться заново… — сказал — и умолк, ожидая ответа.
Хэлкар отошел к окну и остановился там, вглядываясь во тьму. Показалось — или действительно на мгновение он заметил свет звезды? Нет, темнота за узкострельчатым окном была непроглядной, густой как терпкое вино, настоенное на полыни. И еще показалось ему, что он видит отраженное в рассеченном серебряной сеткой стекле лицо мальчика, которого вели на вершину Менелтармы — того мальчика, которым он был когда-то. Он не думал ни о чем — вглядывался в себя, пытаясь отыскать хотя бы отголосок тех, живых, человеческих чувств…
Ничего. Только глухая волчья тоска — такая, что хочется завыть, запрокинув лицо к тяжелому беззвездному небу.
Он повернулся к Саурону.
— Начать все заново?
И понял вдруг, что если Саурон ответит — да, он скажет — убей меня.
— Нет, — ответил Саурон. И повторил: — Нет. Ты вернешься к началу, оставшись таким, какой ты есть.
Хэлкар кивнул. Саурон медленно поднялся, не отводя взгляда от лица нуменорца. На его раскрытой ладони лежало кольцо: черный метал, черный камень. Хэлкар не знал, что это. Так было нужно. Он не спросил — зачем.
Просто протянул руку.
Ладонью вверх.
На мгновение их руки соприкоснулись — и что-то дрогнуло в лице Саурона.
Он опустил глаза и, развернувшись, поспешно вышел из комнаты. Хэлкар остался один. Остался смотреть на пляску пламени в очаге.
…Частым стуком сердца — перестук, перестук, перестук копыт, и летит вперед гонец, глотая сухую пыль. Принц Ханатты, получив весть, сказал только: «Любая помощь Посланника Солнца будет радостью и честью для нас». Мчится гонец в Черную твердыню, неся ответ принца Керниена, военачальника Ханатты: любая помощь… Мчится гонец, неся весть: Нуменор снова двинул свои войска в бой. Надежды мало.
Любая помощь будет — надеждой.
И — эхом — несказанное: помоги…
Хэлкар стоит перед Сауроном — прямой и холодный, как черный клинок.
— Ты отправишься в Ханнатту. Ты знаешь, что такое война и что такое Нуменор. Ты знаешь, что делать для того, чтобы остановить твое войско, — голос Владыки холоден и жесток.
— Я сделаю это, — Хэлкар идет к дверям, но, уже почти на пороге, останавливается и оборачивается:
— Ты же знаешь, кто я. Ты знаешь, как я буду добиваться своей цели. Все это ляжет на тебя. Тебя это не останавливает? Ты не боишься, что тебя будут считать таким же, как и я? — эхом.
— Мы с тобой поговорим об этом. Потом. Когда ты вернешься.
Коротко кивнув, Хэлкар выходит из зала.
Затихают шаги в коридоре, и фаэрни снова остается один. Пламя, потрескивая, пляшет в камине, отражаясь в невидящих глазах как в зеркале полированного светлого металла.
…Ты пройдешь через ненависть и боль, через пламя и смерть — и вернешься ко мне. Вернешься более человеком, чем сейчас. А, может быть, душа твоя умрет навсегда. Но все равно — ты сможешь спасти многих. Сейчас ты не чувствуешь боли, но тоска твоя поведет тебя путем возрождения. Если ты не оступишься. Но все равно — многих ты приведешь к победе. Это, наверное, жестоко, но у меня нет другого выхода. Я не могу учить тебя сейчас. Нет времени. Ты должен будешь учиться сам. И если тебе хватит сил, ты вернешься сюда. А я… я буду ждать тебя…
…И встают вокруг темные стены Тол-ин-Гаурхот:
«Таирни, ты нужен мне. Я жду тебя. Я прошу…»
Свечи почти догорели, а за окном уже занимается рассвет, когда он встает из-за стола, и, скомкав, швыряет лист бумаги в камин.
Огонь расправляет листок письма; и — черным на сером пепле — «…что бы ты ни думал обо мне, ты навсегда останешься для меня — Тано…»
— Я буду ждать тебя, — тихо, кажется, удивляясь этим словам и страшась их, повторил Гортхауэр. — Я буду ждать тебя… ученик.
Ученик, который никогда не произнесет слова — Учитель.
Хэттан