– Четверых, – буркнул Алексей. – Двоих убил твой коротышка, сама приказала.
– Это неважно, – покачала женщина рыжим хвостом на затылке. – Главное доставить тебя покупателю.
– Раз я такая ценность, дай мне приличную одежду и пожрать как следует.
– Ни в коем случае! – улыбнулась рыжая. – Тебя будут кормить раз в три дня, поить один раз. Ты будешь связан с ног до головы, а пасть заклеят липкой лентой.
В туже секунду чуть слышно щелкает спусковой механизм стреломета, острый клюв ампулы впивается в бедро.
Глава 2
Пробуждение было мучительным. Мешок завязали так плотно, что воздух почти перестал поступать. Бешеное солнце жгло слева, справа невыносимо вонял псиной верблюжий бок. Спина затекла, рук и ног не чувствовал, верхняя губа вывернута и прижата скотчем чуть ли не к носу, отчего дышать совсем не комильфо. Или как там еще на языке древних жителей Европы! “Так жить нельзя, – решил Алексей. – И что, вообще, за свинство так обращаться с ценным товаром!” О том, что “ценный товар” могут продать каким-нибудь людоедам гурманам, он не думал.
Чувствуя, что еще чуть и задохнется от вони и пыли, Алексей начинает барахтаться. Оказывается, его действительно связали, как … обвязали. Обмотали тряпками, словно мумию, даже глаз открыть нельзя! Злость вскипела, словно разум возмущенный у пролетариев всех стран, которые так и не объединились. С первого раза освободиться не получилось, зато со второго ткань издала грустный треск, плотные объятия разомкнулись, правый локоть уперся в бок верблюда, спокойная скотина изрыгнула рев и повернула голову, подозрительно глядя на оживший тюк. Алексей успокаивающе ткнул еще раз, затем ухватился за складки мешка и почти без усилия разодрал. Глубоко вздохнуть мешал скотч. Аккуратно снял, вытер лицо тряпьем. Когда мышцы наполнились свежей кровью и перестали дрожать, высунул голову. Вокруг, насколько хватает глаз, простирается равнина, поросшая кактусами и кустами, почти лишенными листьев. Красный суглинок потрескался от длительного лета, слабый ветер ворошит пыль, уныло бренчат колокольчики на верблюжьих шеях.
“И чего мне так везет на пустыню? – подумал Алексей. – Терпеть не могу чертовы пустыри!” Изображать младенца в люльке больше не хотелось, но и лезть наружу тоже нельзя – получишь очередную дозу, откинешься, потом очнешься в каком нибудь ящике. Пришлось ехать на верблюде, озирая окрестности из мешка. Цирковой караван шел не спеша, но все-таки шел и уже через полчаса пахнуло влагой. Верблюды и прочая скотина оживились, растительность стала гуще. Провести привал в мешке не хотелось. Алексей выждал момент, когда мимо проходил кто-то из циркачей с крашеными палками, высунул голову из мешка и как можно вежливей просит:
– Престут… престат… Бл…ь, позови рыжую бабу, разговор есть!
С треском разрывает мешок и прыгает на землю в ворохе цветных тряпок, которыми был спеленат. Если бы верблюд зарычал и превратился в белого медведя, жонглер или, проще говоря, престидижитатор испугался бы меньше. Крашеные палки летят на землю, смуглое лицо страшно белеет, выступает обильный сальный пот, нижняя челюсть отъезжает вниз и вбок, глаза увеличиваются раза в полтора. Жонглер издает звук, похожий на шипение проткнутого мячика, ноги подгибаются, тело приникает к земле.
– Ты чего людей пугаешь? – раздается совсем рядом старческий голос.
Алексей оборачивается. Возле верблюда стоит тот самый старик, который переводил разговор с рыжей.
– Чего? Да никого я не пугаю, – на “автомате” отвечает Алексей, затем спохватывается: – Ты кто? Откуда русский знаешь?
– Я монах. Русский язык знаю, ибо сам русак, – обстоятельно и не торопясь говорит старик.
– Русский монах в Америке? – не поверил Алексей.
– Представь себе, – кивнул старик. – Людям темной земли необходим свет истинной веры.
– Ага. И каким же ветром тебя занесло? В темные-то земли!
– Никаким. Я здесь на свет появился.
У Алексея вытянулось лицо.
– Ты здешний!? Тогда какой же ты, на хрен, русский? Я слышал, как ты мяукал на британском языке.
– Да, я знаю американское наречие британского языка, – кивнул старик. – Ну и что? Разве плохо знать другой язык? Ты вот, кроме русского, ни хрена больше не знаешь, верно?
– А мне и не надо! Пусть они наш учат, если хотят разговаривать с нами, – надул щеки Алексей.
– А если кишка тонка, то пусть вставят за ухо электронный переводчик, верно? – улыбнулся старик.
– Не остри, дед! Не у всех есть время учить чужое тявканье, – ответил Алексей, стряхивая остатки пыль и остатки тряпья.
– Но к тебе это не относится.
– Хочешь сказать, что я …
– Hey, what is this? (Эй, что за дела?) – раздается возмущенный окрик.
К Алексею и старику приближается рыжая, пальцы сжимают взведенный стреломет, глаза вытаращены от злости и удивления.
– All right, we’re just talking!(Все в порядке, мы просто разговариваем!) – отвечает старик, примирительно выставляя руки.
– You’re talking to a prisoner. We did not agree! (Ты разговариваешь с пленником. Мы так не договаривались!)
– It makes no sense to keephim tied up. Your poison has no effect. I will be able to persuade him not torun away. (Нет смысла держать его связанным. И твой яд на него не действует. Я сумею уговорить его не убегать.)
– I wonder whu I should believe you? (Интересно, почему я должна тебе верить?) – криво усмехнулась рыжая.
– Because I’m not lying(Потому что я не лгу), – просто ответил старик.
– Okay(Ладно), – поколебавшись секунду согласилась рыжая. – But the chain I wear(Но цепь я на всякий случай надену), – предупредила она.
Спустя полчаса они ехали рядом на двух верблюдах, груженных тюками с барахлом. Старик покрыл голову соломенной шляпой наподобие сомбреро. Сумку с нехитрыми пожитками перекинул на грудь и держит обеими руками. Алексей тоже обзавелся шляпой, но старой и заношенной так, что только на пугало надеть. Вместо одежды получил старое пончо, которое подозрительно пахло тленом и мочой. На руки и ноги надели кандалы, металлическая цепь соединила “браслеты”. Алексей только улыбался, глядя, как старательно затягивают болты в петлях. Рыжая все время стояла рядом, стреломет был нацелен в грудь пленника, в темно-коричневых глазах проглядывало сомнение – удержит ли собачья цепь бычка?