Боевое крещение Александр Баранов получил летом 1792 года, когда на материке Аляски на его отряд напали индейцы-колоши, пришедшие с мыса Св. Ильи. Рубаха Баранова была в этой битве проколота индейским копьем.
А Радищев был еще в Иркутске, когда там были получены письма Баранова, извещавшие о событиях первого года его жизни в Новом Свете. В Иркутске великий изгнанник узнавал у мореходов и бывалых людей подробности жизни и быта чукчей, курильцев, алеутов, изучал деятельность русских на севере Тихого океана, собирал сведения о торговле тихоокеанскими мехами в Кяхте. Радищев писал из Сибири, что лучшим пушной товар добывается на Алеутских островах.
Если заглянуть в старые бумаги, то можно узнать, что на Алеутских островах с 1747 по 1791 год было добыто дорогой пушнины на 6310756 рублей. За это время в водах архипелага побывало более семидесяти купеческих кораблей из Камчатки и Охотска. Бобровый промысел, добыча иной морской пушнины расширялась по мере продвижения русских вдоль побережья Нового Света к калифорнийской стороне. Барановские промышленники в поисках морских бобров плавали далеко за Якутатский залив.
...Александр Баранов еще в 1792 году обошел на кожаной байдаре вокруг всего острова Кадьяк, осмотрел русские поселения и стал составлять «топографическое описание» острова. Он решил перебраться из гавани Трех Святителей в другой залив Кадьяка и там заложить столицу Русской Америки.
Баранов возвел Павловскую крепость на высоком и каменистом берегу Чиниакского залива, где росли корабельные леса. Из новой крепости было удобнее управлять Русской Америкой и ее заливами; Аляска была ближе к Павловской крепости, чем к гавани Трех Святителей.
В мае 1793 года Баранов пошел покорять чугачей. С ним был отряд – тридцать русских и сто пятьдесят кадьякских «коняг» на их легких байдарах. После этого русские увидели европейский корабль. Это было судно «Феникс», принадлежавшее Ост-Индской компании. Командовал им капитан Мур. Он торопился в Кантон и Манилу; в Чугачский залив Мур зашел, чтобы сменить мачты. Вот когда встретились флаги Американской компании Шелихова и Ост-Индской компании, и встретились в водах Нового Света. Мур дружески обошелся с Барановым и даже подарил ему индейца Рычага, а когда расставался – проводил русских пушечным салютом. Баранов увез индейца Рычага на Кадьяк, где тот вскоре обучился русскому языку и стал переводчиком при встречах Баранова с английскими мореходами.
Тем же летом по побережью Америки за мысом Св. Ильи было расставлено и зарыто тридцать столбов и досок с русскими гербами и надписями. В корабельных лесах Чугачского залива, как по щучьему веленью, застучали русские топоры. Росли груды золотистой смоляной щепы. Баранов сам помогал ссыльным мастеровым валить лес для построек. В новой Воскресенской гавани вырастала первая русская верфь. Здесь Баранов поселил десять семей сибирских хлебопашцев. И хотя всеми делами на новой верфи ведал корабельный мастер Шильдс, бывший поручик Екатерининского полка и англичанин родом, Баранов следил за рождением корабля. Он сам варил изобретенный им какой-то особый состав из китового жира, охры и еловой серы. Так был выстроен трехмачтовый корабль «Феникс» длиною в 73 фута, грузоподъемностью в 180 тонн...
1794 год был богат событиями. Сто пятьдесят русских обитателей Кадьяка во главе с Барановым с нетерпением ожидали прихода кораблей из Охотска.
Всю зиму Баранов провел в разных преобразованиях, которые он проводил на Кадьяке. Вспомнив свои прежние опыты по химии, он добывал скипидар, гнал водку из местных ягод, варил какой-то настой от цинги. Затем он проводил перепись жителей, собирал разные редкости – окаменелости и образцы руд – и прилежно читал книги. Жизнь Баранова была несколько омрачена раздорами промышленных. Передовщики и мореходы компании Лебедева – Ласточкина не уживались с шелиховцами. Даже Степан Зайков, брат доблестного Потапа, труды которого отмечались Российской Академией наук, был уличен в «богопротивных, бесчеловечных, дерзких и беспорядочных поступках» и сделался в глазах Баранова «сообщником в деяниях распутных людей». Были даже случаи, когда лебедевцы брали в плен людей Шелихова, и Баранов ходил их выручать. Весной 1794 года «Писсарро Российский» – так себя часто называл Баранов – произносил увещательную речь перед промышленными. Он вдохновенно рассказывал им легенду о скифском царе и его сыновьях (это он сказал своим сыновьям, что переломить одну стрелу легко, попробуй переломить пук стрел) и призывал к единению.
«Всякое царство, всякий град, всякая семья, дом или общество, разделившись на части, падает...» –
заключил он свою речь.
Баранов был строг и требователен, но справедлив. Он долго не мог простить Герасима Измайлова, который в том году переметнулся в компанию Киселева и вместе с киселевцами стал добывать котиков на островах Прибылова. Зато он поощрял и приближал к себе всех тех, которые бескорыстно совершали свое дело в Новом Свете.
Он сочинил песню «Ум российский промыслы затеял», ставшую гимном русских открывателей Аляски. Песня эта гремела на праздниках, которые устраивал Баранов в честь какого-либо большого события. В первые годы он носил на груди панцирь, подобно Ермаку или Писсарро.
Весной два смелых барановца – Егор Пуртов и Демид Куликалов – пустились в поход. С ними шел большой отряд: тысяча чугачей и аляскинцев на пятистах байдарах и десять русских людей. Они доходили до залива Льтуа, в область горы Доброй Погоды, где светятся вечные ледники, края которых погружены в морскую воду. В пути Пуртов промышлял бобров, бился с индейцами и захватил пятнадцать аманатов.
Две тысячи бобровых шкур добыл Егор Пуртов в дальних водах. Кроме того, он уговорил индейского тойона следовать за русскими, чтобы показывать им новые берега та мысом Св. Ильи Пуртов и Куликалов в этот свой поход проникли к устьям Медной реки (Атны), которая прорывалась через дикие Чугачские горы. Они побывали в двух устьях Медной и даже поднимались вверх по ее течению. Так они утверждались на подступах к неизвестной еще стране, о которой ходили упорные слухи, что она богата медной рудой. Болота и ледники в дельте Медной делали плавание Пуртова опасным, но он благополучно закончил свой поход в низовьях реки.
Настойчивый Пуртов, – судя по фамилии устюжанин, ибо род Пуртовых существует и поныне в Великом Устюге, – добыл мною новых сведений об Якутатском заливе. Обо всем ртом он спешил доложить Баранову, который в то время приплыл в Чугачи. Но тут Пуртов совершенно неожиданно встретился с Джорджем Ванкувером. Британский морской офицер Пэджет с корабля «Discovery» свидетельствует, что Егор Пуртов «вообще во всех поступках своих выказывал благородство, дающее право ему занимать в гражданском обществе более возвышенное место нежели то, какое судьба ему предназначила». Пуртов рассказал англичанам все, что считал нужным об Аляске и Алеутских островах, скромно показал свою карту, вежливо уклонился от ответов на некоторые вопросы. Он передал англичанам золотую часовую цепь с подвесками – печатками, найденную им у индейцев. Это была печальная память о каком-то британском мореходе, погибшем в индейском плену.
Джордж Ванкувер очень хорошо отзывается о русских людях, которые встретили его в проливах Нового Света. Британские моряки были поражены тем, с какой смелостью и ловкостью русские плыли на байдаре по просторам Кенайского залива среди движущихся майских льдин. Англичане видели здесь шелиховцев и лебедевцев. Они жили в своих крепостях, построенных на скалах, в домах с деревянными кровлями. Русский флаг развевался на крутом утесе, на помостах стояли медные фальконеты. Англичане побывали в нескольких русских поселениях Кенайского и Чугачского заливов. Спутников Ванкувера угощали вяленой рыбой, китовиной и клюквой.
Сам Ванкувер посетил крепостцу, где начальствовал Степан Зыков. Он увидел там два десятка хижин и большую общую казарму, окна которой были затянуты китовыми пузырями.