-- Что ж, я рад за тебя и искренне надеюсь, что все это всерьез, а не однодневный роман, -- Леон обнял друга, похлопав по спине. -- Только обещай мне, что сам не станешь разбойником, ты же рыцарь в конце концов.
-- Обещаю! -- ответил на шутку друга Готфрид и они оба посмеялись.
От Готфрида не укрылась тревога Леона, который хоть и поддержал друга, был крайне обеспокоен тем, что он сделал. Готфрид испытывал крайний, удушливый дискомфорт от того, что его другу придется хранить эту тайну. Леон делил мир на черное и белое, Готфрид же после потери родителей своих скитаний по улицам, уже и забыл о существовании таких цветов, его мир состоял только из полутонов. Ему лишь оставалось гадать с каким трудом и внутренней борьбой Леону далось произошедшее. Но как говорится в иных сказках и присказках, -- победила дружба. Дружба, которую Леон ставил превыше принципов, обетов и прочего как показала практика, хотя ранее он считал, что это вовсе не так.
Под накрапывающем дождем, по грязи пленников провели к плачущей сосне, дали право последнего слова, а потом все закончилось. Последними словами одного из разбойников стали: "Целуйте до старости жопу старосты", обращенные к эквиларам. Второй попросил прощение у матери, а третий от страха потерял дар речи и так ничего не сказал, но судя по всему, надул в штаны. Разбойники украсили собой одинокую сосенку в поле, покачиваясь на ее ветвях. После не самого воодушевляющего зрелища, рыцари обратились к записке от призраков, -- она действительно была нацарапана кровью на клочке дубленой кожи. Характер царапин указывал на то, что сделаны они были чем-то вроде когтей, но никак не ножом, как предполагал Готфрид, который без всякой брезгливости распробовал на вкус кровь с послания, ожидая, что это будет вино. Зотик попутно подготовил к ночной вылазке три отличных одноразовых факела, способных гореть в любую погоду.
Эквилары вернулись в дом и за сном скоротали время перед ночным походом. Беатриче спала на груди Готфрида, крохотная как новорожденные котенок, а может просто имитировала сон, кто их разберет, этих загадочных существ? Как и было велено, Арина разбудила мужа к полуночи, когда люди уже заперли дома, закрыли все окна ставнями и заложили их досками. Мужчины с досадой обнаружили, что накрапывающий дождик не утих, но лишь разошелся, вновь обернувшись грозой. Проливного ливня к счастью уже не было, но дождь есть дождь, -- в конце концов рыцари зря что ли сушили пол дня свои вещи? Зотик одел частично распущенную кольчугу, опоясался охотничьим ножом и топориком. Водрузил на голову конусообразный формы шлем, вооружился дубиной и оберегами. При оружии и кольчуге здоровяк Зотик выглядел еще крупнее, напоминая заправского племенного воина атабов.
-- Зотик, тебя кто в темноте увидит сам призраком станет! Ума не приложу чего ты так перепугался хутора этого. -- заметил Готфрид, любезно отказавшись от оберегов, предложенных рыжеволосым другом.
-- Посмотрю я на вас, когда сами увидите это бесовство. Призраку дубиной по башке не врежешь как негодяю какому, верно я говорю?
-- Верно, но помимо оберегов ты и в кольчугу нарядился, думаешь от призраков спасет?
-- Эт самое, яж грил уже, вдруг там и не призраки, а леший какой или иное чудище? Да и не пристало мне по лесу ночью налегке шастать. Призраки-призраками, а волки на охоту по ночам выходят.
Леон поблагодарил Зотика и одел один из оберегов, не то из вежливости, не то и правда на всякий случай.
-- Да помогут нам Боги! -- выдохнул Зотик и вышел в ночную тьму.
-- Ну и темнотища! Да уж -- глушь есть глушь. -- посетовал Готфрид.
-- Чем ночь темней, тем ярче звезды, -- в своем обычном, романтическом ключе ответил Леон, а затем взглянул на небо. -- Но не сегодня, увы.
Все небо было затянуто грозовыми тучами, не было видно ни луны, ни звезд. Спрятав голову в капюшонах походных плащей, эквилары и староста Луковок оседлали лошадей, зажгли факела и покинули деревню, направляясь на запад, к графскому хутору.
-- Слыхали? -- прошептал Зотик, обернувшись к друзьям с дикими глазами.
С хутора доносилось протяжное завывание, весьма жуткое, неприятное, потустороннее и давящее как мешок с овсом, что положили на грудь, затрудняя ее подъем при каждом вздохе. Рыцари молча кивнули, поерзав в седле. Лес озарила вспышка молнии, а над головой вновь кто-то замолотил в небесный барабан или же катал горы, ассоциации у друзей были именно такие. Деревья и кусты качало из стороны в сторону порывистым ветром. Тут и там мерещились тени, слышались странные звуки, обыденные днем, но холодящие кровь ночью. Атмосфера выдалась та еще: ночь, лес, гроза и трое мужчин с факелами, пробирающимися к усадьбе с призраками, завывающей на всю округу. За пределами деревни стало темно как в колодце и так же сыро. Лишь где-то в глубине леса изредка едва мерцали эйдосы.
-- Свезло же нам, Леон, в один день столько событий, -- шайка разбойников, эйдос, теперь еще и это, -- заметил Готфрид.
-- Трудно с этим не согласиться, мой друг.
-- Страшно?
-- Скорее неприятно и тревожно, но я же с вами, вместе не страшно.
Беатриче расположилась меж ушей Гермеса, как меж двух черных гор.
-- Зотик, а ты вот приведений боишься, а эйдосов нет?
-- Энти летучие чудесатики сызмала нам повсеместно встречаются, а призраки что?
-- И то верно.
По мере подъема на хутор, завывание становилось все сильнее и от того ныло в животе при мыслях о том, кто и ли что может издавать такие звуки. Пламя металось на кончиках факелов как разъяренный бык в загоне. Порывистый ветер и дождь усердно корпели над тем, чтобы бастион света созданный факелами пал. Сродни последним защитникам бастиона, не желающим опускать руки и сдаваться, пламя факелов рьяно разрывало в клочья окружающую тьму. Отбрасываемые пламенными защитниками света, тени искажались и вились как кривые, запутанные корни деревьев, отступая и растворяясь в кромешной темноте.
-- Твою ж мать! -- выругался Готфрид, шарахнувшись и чуть не подскочив прямо на лошади.
Справа от рыцаря стоял трехметровый гриб в ножке которого были вырезаны кровоточащие глазницы и рот. Широкая шляпка гриба была искромсана и лохмотья мякоти безвольно повисли на волокнах вокруг ножки как застывшие слезы. Леон молниеносно выхватил меч и замер, напрягшись как сжатая до предела пружина.
-- Эта овца чумная тут так и стояла, значится приехали. Под грибом энтим каждый день мы оставляем корзину со съестным. Когда приносим новую, в старой уже ничего нет. -- пояснил Зотик, освещая факелом землю вокруг гриба.
У ножки гриба сравнимой по толщине со стволом обычного дерева, на траве и правда лежала пустая корзина. Троица поднялась выше по холму и перед ними открылся густо поросший травой двор усадьбы. Сердце троих юношей пронзили стрелы ужаса -- весь двор был заполонен фигурами в черных балахонах. Вместо голов у фигур были бычьи черепа с горящими кроваво-красным светом глазами. В костлявых руках одних фигур были косы, у других вилы. Сверкнувшая молния осветила весь двор, лишь приукрасив развернувшуюся картину ужаса, показав, что фигур в черном на самом деле куда больше. Просто у некоторых из них не горели глаза, а потому они скрывались под вуалью тьмы. Помимо этого, сама усадьба ужаса внушала не меньше. Весь фасад был покрыт светящимися во тьме кроваво-красными надписями и рунами на незнакомых языках. Окромя надписей тут было множество "порезов", -- красные росчерки из которых сочилось нечто багряного оттенка. Сам дом не иначе как кровоточил.
-- Я чуть язык не проглотил, -- прошептал Готфрид, впечатленный увиденным.
-- Спору нет, пугает будь здоров, -- согласился Леон.
-- Я чуть кучу не сделал, -- голос Зотика скатился по склону ужаса в тревожный шепот, очевидно тот не находил себе места от страха. -- Я хоть и видал уже это, пугает как в первый раз! -- тыкая пальцем в сторону дома, добавил староста Луковок.
-- Это и есть пугала?
-- Да, те самые, о которых я вам молвил, -- пояснил Зотик и спешился, привязывая лошадь к покосившейся, но все еще стоящей ограде.
-- Обратите внимание, из трубы валит дым, -- заметил Леон во время очередной вспышки молнии.