Ле-то 1901 года[538] мы проводили в имении Крапачуха близ станции Окуловка. Вначале я был еще занят оркестровкой действия «Сервилии», которая тем временем печаталась. Покончив с «Сервилией»[539], я написал прелюдию-кантату, как бы долженствовавшую служить вступлением к «Навзикае». Оркестровая прелюдия рисовала бурное море и носящегося по нем Одиссея, а кантата была как бы пением дриад, встречавшим выход солнца и приветствующим розоперстую Эос. Не решив окончательную судьбу «Навзикаи», я назвал свою прелюдию-кантату «Из Гомера»[540].
Тем временем, обдумывая «Кащея», я пришел к тому, что содержание двух последних картин легко соединить в одну. Я решил написать эту небольшую оперу в 3 картинах без перерыва музыки и приступил к либретто вместе с дочерью Соней, с которой мы вместе начали писать новые стихи[541]. Музыка «Кащея» стала складываться у меня быстро, и к концу лета первая картина была готова в партитуре, а вторая в наброске. Сочинение выходило своеобразное, благодаря нескольким новым гармоническим приемам, до того не имевшимся в моем композиторском обиходе, Это были переченья, образуемые ходами больших терций, внутренние, выдерживаемые тоны и различные прерванные и ложные каденции с поворотами на диссонирующие аккорды, а также множество проходящих аккордов. Довольно продолжительную сцену снежной вьюги почти всю удалось уложить на выдержанном уменьшенном септаккорде. Форма складывалась связная, непрерывная, но игра тональностями и модуляционный план, как и всегда у меня, не были случайными. Система лейтмотивов была во всем ходу. Кое-где в лирических моментах форма принимала устойчивый характер и периодический склад, избегая, однако, полных каденций. Партии оказывались мелодичными, но речитативы складывались большею частью на инструментальной основе в противоположность «Моцарту и Сальери». Оркестр был взят обыкновенного состава, хор —только закулисный. В общем, получалось настроение мрачное и безотрадное, с редкими просветами, а иногда с зловещими блестками. Лишь ариозо царевича во 2-й картине, дуэт его с царевной в 3-й и заключение при словах:
О. красное солнце!
Свобода, весна и любовь!
должны были носить светлый характер, выделяясь на общем мрачном фоне[542].
С осени 1901 года[543] я продолжал работу над «Кащеем», инструментовал его вторую картину, а после некоторого перерыва набросал и инструментовал третью. Издание «Кащея» было предоставлено Бесселю, приступившему к нему тотчас же.
Поставивший в прошлом сезоне на Мариинской сцене моего «Садко» кн. Болконский поставил в сезоне 1901/02 года и «Царскую невесту»[544]. Она прошла со значительным успехом. Направник дирижировал охотно, но после сдал ее Феликсу Блуменфельду Марфа —Больска, Любаша —Фриде и Маркович, Лыков —Морской, Малюта —Серебряков, Собакин —Касторский и Сибиряков были хороши, но портил дело Грязной —Яковлев. Утративший голос, певец этот безвкусно преувеличивавший выражение, был просто для меня невыносим. Но благодаря ли все еще красивой наружности или ввиду прежних своих успехов, он все-таки ухитрялся срывать аплодисменты у публики. Опера шла без купюр.
Московская императорская опера в этот же сезон поставила на Большом театре мою «Псковитянку» вместе с «Верой Шелогой». На генеральной репетиции и первом представлении я был[545]. В общем исполнение было хорошее, а Шаляпин был неподражаем. «Псковитянку» дали полностью, со сценою в лесу, и я тогда же убедился, что сцена эта лишняя. Пролог прошел мало замеченным, хотя Салина —Вера Шелога —была очень хороша. Весною я окончательно взялся за «Пана воеводу».
Ле-то 1902 года[546] мы решили провести за границей. Сын Андрей на летний семестр перешел в Гейдельбергский университет, чтобы послушать старика Куно Фишера; поэтому главным нашим пребыванием был избран Гейдельберг. Мы нашли там виллу, взяли фортепиано, и я принялся за продолжение «Пана воеводы». Сверх этого, у меня была еще работа. Давно уже мучимый мыслью, что оркестровка «Каменного гостя», выполненная мною в молодости, в период до «Майской ночи», неудовлетворительна, я решился вновь наоркестровать великое произведение Даргомыжского. Наоркестровав между делом, года два-три тому назад, 1-ю картину, теперь принялся я за остальное, смягчая кое-где крайние жесткости и гармонические нелепости оригинала. Работа шла успешно: двигался «Пан воевода», двигалась оркестровка «Каменного гостя»[547] и, сверх того, я делал корректуры издававшегося Бесселем «Кащея».
539
2. Из письма Н.А.Римского-Корсакова к Н.И.Забеле от 31/V 1901 г.: «Вчера я ее [„Сервилию“] наконец кончил совсем».
540
3. Автограф партитуры прелюдии-кантаты «Из Гомера» имеет даты: в начале —«28 июля 1901 г.» и в конце —«Крапачуха, 8 августа 1901 г.» Партитуре предпослана программа кантаты в виде слов рапсода. Первоначально эти слова должны были играть роль вступительного речитатива ко всей пьесе. Кантата «Из Гомера» исполнена в первый раз 15/X1903 г. в Петербурге под управлением АИ.Зилоти.
541
4. Из «Воспоминаний» С.Н.Римской-Корсаковой: «Когда сочинялся „Кащей“, я помогала папе, как могла, в составлении либретто. Бывало папа подойдет ко мне с горящими глазами: „Софья, пойдем, надо поговорить“. И мы уходили с ним в лес, обсуждая варианты сказки и разрабатывая детали. Папа с увлечением шагает саженными шагами по болоту, через валежник. Я едва поспеваю за ним в тоненьких туфельках, цепляясь за ветки… Папа не замечает ничего… На память об этом времени мне остался клавир „Кащея“ с надписью „Соне за все“» (НИТИМ. Архив Н.А. и А.Н.Римских-Корсаковых).
542
5. По наброскам «Кащея» можно установить следующую первоначальную хронологию его сочинения: первая и вторая картины кончены в черновом наброске между 26/Vи 1 /X 1901 г.; картина третья в первоначальном наброске датирована 14/П-11/1902 г. Инструментовка, начатая 24/V11901 г., закончена 19/1902 г.
545
8. Н.А.Римский-Корсаков выехал в Москву 2/Х 1901 г. и, кроме генеральной репетиции, состоявшейся 6/Х, с 3/Х ежедневно присутствовал на всех корректурных репетициях «Псковитянки» и «Боярыни Веры Шелоги». Первое представление состоялось 10/Х 1901 г.
547
10. На автографе партитуры первой картины «Каменного гостя», хранящейся в НИТИМ (Архив Н.АРимского-Корсакова), имеются даты: в начале —«22 ноября 1897 г.» и в конце —«9/Х11 1897 г.» Автографы остальных картин, хранящиеся в архиве Н.А.Римского-Корсакова в РНБ, имеют следующие даты: в конце второй картины —«18–21 июля 1902 Vlla Orotava», в конце третьей картины —«4—17 августа 1902 г. Гейдельберг. Vlla Orotava. Н.Р.-К.» и в конце четвертой картины —«19 сентября 1902 г. С.-П-бург».