Димка совсем вышел из себя и орал на нас так, будто мы были глухие.
— Петька, ты что, не слышишь? Подай тряпку!.. Санька, сколько тебе повторять? Качни насос ещё раза два! Да смелей, он не кусается!.. Алька, прочисть капсюль!.. Тьфу, опять сломал иголку! Вот наказанье!
Мы носились по ларьку, бросались в разные углы, находили и тут же теряли то, что находили.
Про Василька, который до сих пор мирно сидел в углу, все забыли. И вдруг я подскочил как ужаленный: Василёк взвыл не своим голосом. Мы забыли о примусе и бросились к нему.
— Василёк! Ну же, Васечка! — кричал ему Димка. — Ну что ты воешь?
— Я, я… этот сахар укусил! — наконец прошепелявил Василёк и опять дико завыл.
Санька побледнел.
— Васечка, — умоляюще сказал он, — не реви! Скажи, много ли ты этого сахара проглотил?
— Я не проглотил, я только откусил и выплюнул! — сквозь слёзы выдавил Василёк. — Я хотел немного его поесть, а он как щипанул меня за язык!
Мы облегчённо вздохнули: раз выплюнул — это ещё ничего, заживёт! Димка тут же опять вспомнил о примусе и закричал на Саньку:
— Александр, укроти своего пескаря, он мне всю химию портит!
— Я не пескарь! — возразил Василёк. — Я осенью в школу пойду!
— Шагай сейчас же домой! — скомандовал Санька. — И не путайся под ногами!
Василёк замолчал, немного подумал и снова заорал. Чтобы утихомирить этого рёву, мы сунули ему в руки паяльник. Он сразу утих и заулыбался, а мы опять взялись за примус.
Димке, верно, понравилось распоряжаться — он сунул руки в карманы и расхаживал по штабу. Наконец моё терпение лопнуло.
— Ты что нами помыкаешь? — закричал я.
— Нашёл рабов, а сам — ручки в брючки? — поддержал меня Петька.
Пришлось и Димке засучить рукава. Он сжёг коробок спичек, но примуса так и не одолел.
Когда у нас осталась одна-единственная спичка, Димка сказал:
— Придётся разжечь костёр.
Из досок, отломанных от забора и старых ящиков, мы быстро разожгли на дворе костёр. Высушенное солнцем дерево жарко пылало. Изображая индейцев, мы прыгали вокруг.
Наконец мы взялись за настоящее дело. Петька поставил бабкину кастрюлю вверх дном. Вырезанные из жестяной банки заплатки лежали рядом и блестели на солнышке.
Потом мы скинули майки и, обливаясь потом, начали прогревать паяльник на костре. Очень хотелось пить. Вода была рядом, в колонке, за углом дома, вкусная, холодная, но Димка не отпускал нас ни на минуту. Он советовал думать, будто мы в пустыне, и велел терпеть.
Когда паяльник прогрелся, Димка потёр его о кусок нашатыря. Кверху взметнулись клубы дыма, будто вырвался на волю волшебник старик Хоттабыч. Чёрное жало паяльника заискрилось, засверкало чистотой, словно его начистили наждаком.
И тогда Димка поднёс его к олову. Твёрдый серый кусочек сразу превратился в сверкающий шарик и прилип к паяльнику, словно притянутый магнитом. Димка стал водить паяльником по заплате, смазанной травленой кислотой.
— Сейчас увидите! — пообещал он. — Приклеится как миленькая. Никакими клещами не оторвёшь.
Мы впились глазами в его руки.
— Сейчас, сейчас, — обнадёживал нас Димка.
Но заплата не желала приклеиваться, перестала блестеть и почернела.
Мы начали посмеиваться над Димкой, а он озлился:
— Что зубы скалите? Сами виноваты! — И напустился на Саньку: — Грязнуля несчастный! Говорил ведь тебе: делай всё чисто, а ты, наверно, испачкал кастрюлю.
Санька возмутился и ткнул Димку локтем в бок. Если бы не Петька, не миновать драки!
Петька хладнокровно подержал у каждого под носом свой кулак. Ребята немного остыли и разошлись в разные стороны, как петухи после боя.
Глава 11. Ссора разгорается в пожар
Вскоре моё терпение лопнуло.
— С меня хватит! — сказал я. — Ты, Димка, заварил кашу с кастрюлей, ты её и расхлёбывай.
— Правильно, — поддержал меня Санька. — Я тоже умываю руки.
Но тут вмешался Петька. Он сказал нам, что умывать руки — дело хорошее, но сейчас это просто предательство.
— Это я-то предатель! — вскипел Санька. — Работал, работал, весь в саже перемазался, и я же оказался предателем!
Димка почувствовал Петькину поддержку и приободрился.
— А кто тебе велел мазаться? — сказал он. — Тётя Маша не зря говорит: «Свинья всегда грязь найдёт».
— Ты ещё обзываться! — вскипел Санька и стал весь пунцовый.
Когда Санька краснеет, то со своими белыми ресницами становится похож на морскую свинку, и мальчишки, которые с Санькой в ссоре, всегда обзывают его свинкой. Поэтому Санька не выносит, когда при нём называют это слово или даже другое, на него похожее, — ему всё кажется, что это на него намекают.