— То есть как это — не жизнерадостный? — не понял я.
— Ну, значит, нервы у тебя не совсем в порядке. А у космонавта нервы должны быть как стальные канаты.
— Это почему же ты решил, что они у меня не в порядке?
— Шила в мешке не утаишь, — вздохнул Петька. — Ты, конечно, человек хороший, и сильный, и смелый, но не жизнерадостный. И это факт. Быть жизнерадостным — это значит радоваться жизни, чувствовать себя бодрым, почаще улыбаться. Помнишь, Юрий Гагарин в самые трудные для космического корабля минуты песню пел… Ну, эту самую: «Родина слышит, Родина знает, где в облаках её сын пролетает». А ты, как ни придёшь к тебе, всё за летописью сидишь, хмуришься, и глаза у тебя какие-то ненормальные, дикие, как у Дуськиной козы. Ясно, что нервы у тебя не в порядке.
Я и верно в последнее время ходил хмурый. Но это было совсем не от нервов, а от обязанностей. Ведь летописцы люди почтенные, умудрённые опытом. Я даже картину такую видел — летописец сидит и задумчиво смотрит вдаль.
Я совсем недавно пишу летопись, но всё равно за летописью сижу задумчивый: пусть ребята не думают, что это так легко — писать летопись! Конечно, если бы я раньше знал, что такое поведение может лишить меня права лететь в космос, я бы не переставая улыбался, но разве объяснишь это Петьке? Ещё на смех поднимет!
— Да ты не расстраивайся! — утешал меня Петька. — Сходи в больницу, пусть тебе таблетки пропишут от нервов.
— Петь, а Петь, а я гожусь для космического полёта? — спросила Иза.
— Тоже мне космическая путешественница! — скривил губы Михей. — Девчонкам вообще нечего в это дело соваться. Завоёвывать космос — дело мужское!
— Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь! — перебила Дуся. — И вообще, пустой вы спор затеяли. Рост и вес сейчас ещё рано определять — тренироваться надо. Давайте с завтрашнего дня начнём.
Эта мысль всем понравилась, и мы разошлись по домам, тем более что уже давно доносились голоса наших матерей — наступило время обедать.
Я пришёл домой с твёрдым намерением перемениться. Пусть в прежнее время летописцы хмурились — до революции людям жилось плохо, вот летописцы и переживали, когда писали о народе, — а мне-то чего ради хмуриться?
И я решил с этого дня быть жизнерадостным и как можно чаще улыбаться. Дома я первым долгом разыскал песенник, нашёл в нём песню «Родина слышит, Родина знает…» и стал её разучивать.
Я ходил по комнате взад и вперёд, глядел в потолок и повторял:
А мать в это время сидела в соседней комнате с тётей Машей и советовалась с ней, как лучше и быстрее отремонтировать квартиру к приезду отца.
— Иди сюда, Альберт! — взвинченным голосом сказала мать и, когда я подошёл к ней, добавила: — Что ты, как попугай, затвердил одно и то же? Вместо того чтобы в облаках витать, помоги матери: на кухне второй день стоит ведро с очистками, а ты внимания не обратишь.
— Пожалуйста, — сказал я весёлым голосом и понёс очистки во двор.
Когда я возвратился обратно, мать жаловалась:
— Вот уже третий день, Мария Анисимовна, меня мучает какое-то предчувствие: то приснится, будто я проваливаюсь в пропасть, то догоняю и никак не могу догнать Павла. Конечно, я не верю в сны, это предрассудки, но, знаете, так сердце болит: геолог — опасная профессия! И писем от него что-то давно нет!
Я прошёл в соседнюю комнату и взял песенник.
— О господи! — вымученным голосом воскликнула мать. — Что за бесчувственный ребёнок! Отец, может быть, на краю гибели, а он себе и в ус не дует! Знай поёт…
Тут я не выдержал и сказал:
— Зря ты, мама, беспокоишься. Папа же на необитаемом острове, какая там почта? А пою я потому, что у меня характер жизнерадостный.
— Не жизнерадостный, а чёрствый! — в сердцах крикнула мать. — Да перестань ты так глупо улыбаться! Посмотри только в зеркало, на кого ты похож! Гримасничаешь, как обезьяна!
Я взглянул в зеркало — и правда: рот перекосился, а глаза стали такие несчастные, словно я писал самую печальную на свете летопись.
И не мудрено! Попробуй стать жизнерадостным, когда взрослым это не нравится. Нет, видно, чтобы тренировать характер, надо подрасти — в детском возрасте жизнерадостным быть трудно.
Глава 14. Мы готовимся к полёту в космос
Я, как всегда, проснулся от стрекота будильника. Раньше я совал его под подушку и продолжал спать ещё с часок, а тут подскочил на постели, как ванька-встанька: сегодня мы начинали тренироваться для будущих полётов в космос. Я жизнерадостно спрыгнул на пол, быстро оделся и заглянул в кухню: на столе, как всегда, бутылка с молоком и листок бумаги, — мать перед уходом на работу написала, что мне нужно сделать по хозяйству. Я хотел было налить молоко в стакан, но вспомнил про космос, вынул из потайного места детскую соску, натянул её на горлышко бутылки и стал сосать.