Я стал думать о том, как эти ребята боролись с ветром и морозом, чтобы отвоевать у них это одно-единственное деревце. А потом вспомнил про нашу улицу: у нас здесь нет ни ветра, ни трескучих морозов, и всё же она голая, как степь.
— Герои, значит, те ребята! — сказал Иван Кузьмич, словно подслушал мои мысли.
— Сейчас я принесу этот чайник, — сказала тётя Таня и пошла к себе домой.
Димка вдруг побледнел и жалобно заморгал — и я сразу догадался, что чайник он не починил, а стащил у матери! Через несколько минут тётя Таня вернулась с расстроенным лицом и сказала:
— Ума не приложу, куда чайник мог деться. Дима, ты не брал его?.. Дима, ты где?
А Димки уже и след простыл, даже я не заметил, когда он успел исчезнуть. Тётя Маша в волнении кусала губы и вдруг сказала:
— Наверно, Татьяна Кирилловна, это и есть ваш чайник! Дима взял мой починить — он такой же синий, только без ручки, — да, верно, не сумел и заменил своим. А мне и невдомёк, старой!
Тут откуда-то снизу послышалось хныканье: оказывается, Димка залез под стол. Конечно, в его возрасте хныкать позорно, но в таком положении, пожалуй, это самый лучший выход: матери всегда становятся добрее при виде слёз. Тётя Таня вытащила Димку из-под стола и так встряхнула, что он взвыл.
— А на что нам этот чайник? — плаксиво спросил он. — У нас эти чайники да сервизы на полках ржавеют, а тёте Маше скипятить чаю не в чем!
У тёти Тани глаза позеленели, а губы стали тон-кие-тонкие.
— Ну погоди, только приди домой! До чего распустился — вещи стал из дому таскать!
— Вы уж не ругайте его, Татьяна Кирилловна, — вступилась за Димку тётя Маша, — он же по доброте сердечной. Чайник какой был, такой и остался. — И она пододвинула чайник Димкиной матери.
За столом стало тихо-тихо, и у всех был какой-то виноватый вид. Никто теперь, даже девчонки, не смотрел на красивую Димкину мать.
— Нет, нет, возьмите его себе! — смутилась тётя Таня. — Дима прав, такой подарок нельзя прятать в кладовке. Только надо было мне сказать…
— Вот это по-нашему! — одобрительно сказал Иван Кузьмич. — Бери чайник, Мария Анисимовна, и угощай нас…
Все облегчённо вздохнули. Зазвенели стаканы, затренькали ложечки. Стало очень весело. А чайник со змейкой выпевал какую-то приятную песенку.
Глава 29. Какую кашу заварил Василёк
— …Поздравляю вас с началом учебного года! — сказал мне кто-то в самое ухо сначала хриплым, а потом звонким голосом.
Я подскочил на постели и увидел мать — она настраивала репродуктор Так вот кто меня поздравлял— «Пионерская зорька»!
— Вставай, именинник! — сказала мне мать. — Нехорошо валяться, когда тебя поздравляют!
Я люблю первое сентября. В этот день взрослые становятся ласковыми, весёлыми и очень вежливыми. Даже если ты прольёшь невзначай чай на скатерть, они скажут: «Ну ничего, не расстраивайся!»
Мать готовит в этот день особенно вкусный завтрак, как в день рождения.
А на улице как празднично! Из всех дворов выходят ребята. Ветер треплет красные галстуки на груди — совсем как маленькие флажки!
Мы идём в школу всей компанией, нет с нами только Дуси, которая уехала в свою деревню. Зато рядом шагает Василёк. На нём новая ученическая форма, а за плечами в ранце гремят пенал и коробка с деревянными палочками для счёта. Как все первоклассники, Василёк очень волнуется и всё время нюхает букет.
Осень подкралась совсем незаметно. За палисадниками и заборами пестро от опавших листьев. Они приятно и немножко грустно шуршат под ногами. Но на нашей улице нет ни единого цветного пятнышка — вокруг асфальт да голые квадраты земли.
— А в Зеленославске, наверно, уже высадили целую аллею, — сказал Димка и далеко отпихнул камешек, который всё время катил впереди себя.
— А хорошо бы им письмо написать!
— Ну, у нас ещё до них нос не дорос.
Если бы кто со стороны послушал наш разговор, то наверняка ничего бы не понял. И в самом деле, какое отношение имеет Зеленославск к нам и кто эти таинственные «они», до которых у нас ещё нос не дорос?
Но мы хорошо понимали друг друга. Если бы высказать вслух наши мысли, то получилось бы вот что:
«Там, в Зеленославске, среди голой степи, люди борются с суховеями и трескучими морозами. Они строят город, который хотят прославить своими садами и парками. А мы спокойно ходим мимо голой земли, оставленной специально для деревьев. И разве мы в праве писать зеленославцам, если на нашей улице нет ни одного деревца?»