Было бы делом совершенно лишним доказывать, что двигателем темной интриги аристократов против Музалона был Михаил Палеолог. Стоит только прочитать правдивый, хотя несколько растянутый рассказ Пахимера об этой интриге, чтобы не сомневаться в этом[14]. Между тем этот человек приходился по жене двоюродным племянником императору Феодору и дядей правителю Музалону. Противоестественность злодеяний, совершенных Палеологом над своими родственниками — сперва Музалоном, а потом и над малолетним Иоанном, — требует нескольких объяснительных слов. Отношения Палеолога к царствующему дому давно уже были очень натянуты. Вот причина этой натянутости. Какой-то досужий пророк, каких немало было в то суеверное время, предсказал, что Михаил будет некогда императором. Мы не думаем, чтобы Палеолог серьезно верил этому предсказанию, хотя бы оно опиралось и на более толковых основаниях[15], потому что имеем причины думать, что он ничему серьезно не верил. Но зато он не мешал этому предсказанию ходить в суеверной массе народа и лицемерно возводил глаза к небу, когда кто-нибудь стороной или прямо упоминал при нем об этом предсказании. Вообще, это был отличный актер, мастерски входивший в свою роль и редко себе изменявший. Как бы то ни было, но это темное предсказание поставило его в очень щекотливое отношение к царствовавшему дому и послужило источником постоянных недоразумений между ним и царствовавшими императорами и серьезных неприятностей для Михаила. Опираясь на это предсказание, искательные люди делали один за другим доносы императорам на Палеолога, что он имеет виды на престол. Мы уверены, что эти доносы в своих фактических основах были ложны; но в то суеверное время трудно было опровергнуть донос, имевший за себя пророчество. Поэтому доносам верили, и Палеолог благодаря им бывал и в темнице, и в ссылках и эмигрировал за границу, чтобы спасти свою жизнь и пр. Доставалось и его семейству. Все это, конечно, не могло питать в нем расположения к своим венчанным родственникам. Между тем эти последние, несмотря на суеверные опасения за свою династию, были слишком совестливы, чтобы отделаться от ее мнимого или истинного врага какой-нибудь решительной мерой. Судя о нем по себе, они считали вполне достаточной гарантией неприкосновенности своих династических прав клятву Михаила, что он не будет никогда добиваться престола. Эту клятву неоднократно заставляли его произносить, обставляя ее большой торжественностью. Эта доверчивость была большой ошибкой со стороны Дук, потому что Михаил давно уже в душе ненавидел их и ждал только случая, чтобы выместить им все испытанные им от них неприятности, и дождался...
Под такими влияниями развивалась и зрела в душе Палеолога преступная мысль отнять престол у законного наследника. Против же Музалонов собственно он ничего не имел. Они были виноваты перед ним только тем, что стояли у него на дороге к престолу. И он постарался отодвинуть их, хотя бы то и руками наемных убийц. Над средствами этот человек никогда не задумывался, лишь бы они вели его к предположенной цели.
Наш историк находился еще в плену у Михаила Ангела, когда разыгрывалась кровавая драма с Музалонами и когда Михаил Палеолог прокладывал себе путь к престолу. Палеолог, бывший в родстве с Акрополитом[16], поспешил отправить к деспоту посла для переговоров насчет освобождения великого логофета. Посольство не имело успеха благодаря упрямству деспота. Но смысл этого факта не пропал ни для той, ни для другой стороны. Палеолог этой любезностью успел закупить в свою пользу великого логофета, который в свою очередь, избавившись из плена благодаря счастливому случаю, поспешил поблагодарить нового императора за родственное участие в своей судьбе. Когда он возвратился в Никею, дела были в следующем положении. Было два императора — восьмилетний Иоанн и Михаил Палеолог. Последний был соправителем первого и, согласно соборному определению, призвавшему его к этому сану, должен был передать все права царской власти своему юному товарищу по достижении им совершеннолетия. В этом дал он клятву перед Собором. Но опытный взгляд великого логофета сейчас же понял, чем кончится это искусственное отношение между императорами. Михаил слишком ясно проводил свои виды даже и не для такого опытного глаза. Малютке императору оставлены были его детские игрушки, которыми он мог забавляться сколько душе угодно. Но от него были удалены все более или менее влиятельные люди, которых подозревали в сочувствии к его интересам. Некоторые из этих людей пошли в ссылку, другие поплатились жестоким увечьем, лишением свободы, прав, имущества. Иные не устояли и продали себя Михаилу. В торжественных процессиях, в общих собраниях, в совете о делах государства малютку императора или совсем забывали, или давали ему место в тени. Печально смотрел дворец его предков: скучную и томительную жизнь вели в нем сироты[17]. Воздух был тяжел вокруг них и обещал разразиться бурей.
14
Замечательно, что молва народная прямо винила Палеолога в убийстве Музалонов. Пахимер так передает толки и суждения народа об этом предмете: «Подстрекать их (итальянских наемников) к тому (к убийству Музалонов), как многие говорили, имел причину начальник этой фаланги (Палеолог, бывший тогда великим коноставлом), который, когда его воины и прежде раздражены были против них, теперь же воспламенены и более не связывались страхом, но сами грозили ужасами, — возбуждал их решиться на убийство, как на дело благовременное. И эту молву оправдали последствия, потому что те воины, как иноплеменники, большей частью пришлецы, без возбуждения на то не отважились бы; если же было так, что отважились, самая необходимость заставляла подозревать вождя их. Пахимер Истор. Мих. и Андр. Палеол. кн. 1, гл. 8 по рус. перев.
15
Об этом предсказании и толках на его счет в тогдашнем обществе, смотр. у Пахимера истор. Михаила и Андр. Палеол. кн. I, гл. II.
16
Степени этого родства мы определить не можем, потому что Акрополит, сам указавший на это родство, выразился на этот счет очень неопределенно (Л. гл. 79). Мы, впрочем, не придаем этому обстоятельству большой важности, потому что Палеолог нисколько не ценил, как мы видели, самых кровных уз и не задумывался разбивать их, когда находил это полезным для себя. И потому нам кажется наивным уверение Акрополита, будто просьбы его жены — родственницы Палеолога — заставили этого последнего принять участие в его положении. Предлогом для Палеолога вмешаться в дело Акрополита, может быть, были просьбы жены последнего, но в существе дела умысел другой тут был: Палеолог драпировался в родственные чувства, чтобы вернее втянуть в свои замыслы своего даровитого родственника, и не замедлил бы — мы уверены в этом — сбросить с себя эту драпировку, если бы обманулся в своих расчетах. Бескорыстные увлечения не были известны этой черствой, глубоко эгоистической натуре.
17
Печальное одиночество Иоанна разделяли с ним две родные сестры его, уже совершеннолетние. Михаил Палеолог впоследствии выдал их замуж по политическим расчетам одну за итальянца, другую за француза (графа Вентимиллия) и выслал их вместе с мужьями за границу.