Сообщение о том, что в ноябрьской книжке «Отечественных записок» напечатаны стихотворение Лермонтова «Молитва» и повесть «Фаталист», появилось в «Литературных прибавлениях» к «Русскому инвалиду» 10 ноября 1839 г. (т. II, № 20, отд. «Литературные известия», с. 394).
16 ноября. Лермонтов был у А. И. Тургенева и с ним отправился на бал к Гогенлоэ, вюртембергскому посланнику в Петербурге, жена которого, Екатерина Ивановна, урожденная Голубцова, двоюродная сестра Н. П. Огарева, пригласила Лермонтова на этот бал накануне, 15 ноября, через А. И. Тургенева.
Дневники А. И. Тургенева. ИРЛИ, ф. 309, № 319, л. 20; ср.: ЛН, т. 45–46, 1948, с. 399–400.
16 ноября. Лермонтов сделал приписку в письме Е. А. Верещагиной к ее дочери А. М. Хюгель (рожд. Верещагина) и вписал стихотворный экспромт на французском языке.
И. Л. Андроников. Рукописи из Фельдафинга. «Записки Отдела рукописей Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина», вып. 26, M., 1963, с. 25–32; ср.: Андроников. Исследования и находки, с. 215–222.
2 декабря. Запись в дневнике А. И. Тургенева: «С Карамз<иными> к нам: там Тизенгаузен, Докторов — домой; Пушкины обе, Шуваловы, Гагар<ин>, Соллог<уб>, Лермон<тов>, Жуков<ски>й, Соболев<ски>й и пр.».
Дневники А. И. Тургенева. ИРЛИ, ф. 309, № 319, л. 22 об.
5 декабря. Запись в дневнике А. И. Тургенева: «В 5-ть к Соловой: едва не застал и здесь вел. кн. Мих<аила> Павл<овича>; кн. Гагар<ин>, гр. Шувал<ов>, Лермонт<ов>, Валуев<ы>, Скарятин<ы>».
Дневники А. И. Тургенева. ИРЛИ, ф. 309, № 319, л. 23.
6 декабря. Опубликован высочайший приказ о том, что «по кавалерии: производятся на вакансии лейб-гвардии Гусарского полка… из корнетов в поручики… Потапов, Лермонтов и князь Вяземский 3-й». Подписал военный министр гр. Чернышев.
ИРЛИ, Печатные экземпляры высочайших приказов, ф. 524, оп. 3, № 2, лл. 6–7; Щеголев, вып. 2, с. 22.
14 декабря. Цензоры А. Никитенко и С. Куторга разрешили «Отечественные записки» (т. VII, № 12), где в отд. III на с. 1–3 напечатано стихотворение «Дары Терека» (подпись: «М. Лермонтов») и на с. 209–210 стихотворение «Памяти А. И. О<доевско>го» (подпись: «М. Ю. Лермонтов»).
См. дату 15 августа 1839 г.
Сообщение о том, что в декабрьской книжке «Отечественных записок» напечатано стихотворение Лермонтова «Памяти А. И. Од<оевско>го» — в «Литературных прибавлениях» к «Русскому инвалиду» 9 декабря 1839 г. (т. II, № 23, отд. «Литературные известия», с. 455).
19 декабря. Запись в дневнике А. И. Тургенева: «К Карамз<иным>, там с Лермонт<овым>».
Дневники А. И. Тургенева. ИРЛИ, ф. 309, № 319, л. 25.
22 декабря. Цензор В. Пахман разрешил к печати в Одессе «Одесский альманах на 1840 год», в котором напечатаны стихотворения «Узник» (с. 567–568) к «Ангел» (с. 702–703), подписанные «М. Лермонтов». «Одесский альманах на 1840 год» составлял и редактировал Н. И. Надеждин.
23 декабря. Запись в дневнике А. И. Тургенева: «К к<нягине> Щерб<атовой>-Штеричь. Там Лермонт<ов>».
Дневники А. И. Тургенева, ф. 309, № 319, л. 25.
30 декабря. Запись в дневнике А. И. Тургенева: «От Валуевой с Лермонт<овым> к Баратын<ской>».
Дневники А. И. Тургенева. ИРЛИ, ф. 309, № 319, л. 26.
Последние числа декабря. И. С. Тургенев впервые видел Лермонтова. Встреча произошла в доме княгини Шаховской в Петербурге.
«У княгини Ш<аховск>ой я, весьма редкий и непривычный посетитель светских вечеров, лишь издали, из уголка, куда я забился, наблюдал за быстро вошедшим в славу поэтом. Он поместился на низком табурете перед диваном, на котором, одетая в черное платье, сидела одна из тогдашних столичных красавиц — белокурая графиня М<усина>-П<ушкина> — рано погибшее, действительно прелестное создание. На Лермонтове был мундир лейб-гвардии Гусарского полка; он не снял ни сабли, ни перчаток — и, сгорбившись и насупившись, угрюмо посматривал на графиню. Она мало с ним разговаривала и чаще обращалась к сидевшему рядом с ним графу Ш<увалов>у, тоже гусару. В наружности Лермонтова было что-то зловещее и трагическое; какой-то сумрачной и недоброй силой, задумчивой презрительностью и страстью веяло от его смуглого лица, от его больших и неподвижно-темных глаз. Их тяжелый взор странно не согласовался с выражением почти детски нежных и выдававшихся губ. Вся его фигура, приземистая, кривоногая, с большой головой на сутулых широких плечах возбуждала ощущение неприятное; но присущую мощь тотчас сознавал всякий. Известно, что он до некоторой степени изобразил самого себя в Печорине. Слова: „Глаза его не смеялись, когда он смеялся“ и т. д. — действительно, применялись к нему. Помнится, граф Ш<увалов> и его собеседница внезапно засмеялись чему-то и смеялись долго; Лермонтов тоже засмеялся, но в то же время с каким-то обидным удивлением оглядывал их обоих. Несмотря на это, мне все-таки казалось, что и графа Ш<увалова> он любил как товарища — и к графине питал чувство дружелюбное. Не было сомнения, что он, следуя тогдашней моде, напустил на себя известного рода байроновский жанр, с примесью других, еще худших капризов и чудачеств. И дорого же он поплатился за них! Внутренно Лермонтов, вероятно, скучал глубоко; он задыхался в тесной сфере, куда его втолкнула судьба».