Когда я стал очуниваться [13] сам по себе, меня назначили начальником этого обоза второго разряда. Стал хоронить людей. Попросил в хуторе казаков вырыть большие ямы. Без гробов стали укладывать умерших. В обозе был поп. Начал панихиду служить, а три трубы похоронный гимн (?) играли. Потом даже из пяти винтовок три залпа дали. Скоро поп тоже помер и во вторую яму уже укладали без всяких церемоний. А потом в одно время приехали попы за умершим попом. "Мы, - говорят, - возьмём умершего и похороним с почестями". Я посмотрел в списках, где кто похоронен. Оказалось, поп уложен в первом десятке внизу и достать невозможно. Уехали без ничего.
Настала весна, грязь, стали отступать дальше. Здоровых казаков снова забрали в часть, а другие, кто мог ходить, пошли домой. Кто больной - остались на месте, как Бог даст. Моего коня командир сотни Котельников с помощью своих дружков силой отобрал. Тогда я тоже пошел домой. Дошли до красноармейцев. Они стали с нас снимать, что получше. Говорят: "Вам домой идти, а нам воевать идти". С меня взяли сапоги и брюки, с других тоже шапку, шинель или что получше. У которого шапку сняли очень переживал: в ней были зашиты деньги. У меня деньги были спрятаны в рваной венгерке, которая на мне. Недалеко от войны [14] деньги имели ход. Я купил себе еду и мелкие калоши. На остальные деньги купить было нечего, особенно сапоги. До Царицына где ехали, где шли пешком. Хотел в Царицыне купить кое-что, но там уже мои деньги не приняли. Там они хождения не имели. Принёс домой детям на игрушки. Пришел в разгар весны 1923 года. Ноги в калошах все мокрые. Встретили отец, жена Надежда Семеновна, дети, а также брат Ермолай с женой и детями. Все радовались, что вернулся живой.
А в мае всех вернувшихся казаков собрали в Михайловку для разбору, кто есть какой. Но через три месяца выпустили.
Примечания:
1. втономию - видимо, автономию
2. Поворино - станция на Ю-З ЖД (Москва - Царицин, сейчас Волгоград)
3. книжек - имеются в виду агитационные брошюры
4. шкорки - шелуха от семечек
5. до Октябрьской революции
6. Михайловская слобода - сейчас город Михайловка
7. Видимо, после ранения коня ветеринары вылечили
8. новый закон - очевидно, имелся в виду Декрет о земле
9. по душам - по числу членов семей
10. Царицын - сейчас Волгоград
11. фуражир - ответственный за снабжение коней кормами
12. катух - хлев
13. очуниваться - выздоравливать
14. недалеко от войны - в прифронтовой зоне
=======================================================
Глава пятая.
Фото: 1924 г. Быстров Ермолай Еринархович с женой Татьяной Логвиновной
"После Гражданской поступил на железную дорогу, на постройку моста через реку Медведицу. Работал три года. Пока был на службе, мой отец Еринарх Матвеевич переделал ветряк. Теперь на нём мололи сеянку и обойную муку [1]. Потом еще сделал просорушку, на которой с проса кожуру (шелуху) чистили и получали пшено. И маслобойку. В привод впрягали быков. Еще делали: семечки разные после поджарки очищались и после из них прессом выжимали масло. Было и подсолнечное, и конопляное, и льняное. Макуха, которая в отходе, шла на корм скоту.
В 1924 году решили с братом Ермолаем поделиться. Сделали небольшой на две комнаты домок и надворную постройку. Потом поконались [2], где кому жить. Брату достался старый дом со всей надворной постройкой, и там отец тоже. Мне досталось уходить на новое место, которое рядом со старым домом. Поделили и остальное имущество. Досталось каждому по одной паре быков, по одной лошади, по корове и по пять овец. Еще брату косилка, а мне веялка и букарь [3] на колёсах на железном ходу [4]. Также ему был ветряк, а мне маслобойня, у которой стены из самана, а крыша земляная.
В 1927 году я за дочь Дарью принял (в дом) зятя Лёвина Константина Ивановича, потому что в поле было некому работать. В 1929 году было посеяно 10 десятин хлеба. За хорошую обработку и урожай получил хороший. Продал хлеб, еще (продал) домик за 300 рублей и купил за 700 рублей сруб на 4 комнаты. Ведь семья теперь стала большая.
В 1928 году с осени стали говорить о колхозе. Ходили на собрания и ругались, потому за колхоз взялись наши главные богатеи, которые снова стали при власти - Барышниковы, Керин Ефим и председатель сельсовета Кузнецов Андрей. В феврале или марте 1929 года они сорганизовали колхоз. Собрали (в колхоз) весь скот и птицу. Держать их было негде, и кормить тоже нечем. Согнали весь скот к себе на дворы и набили как селёдку в бочках. Месяц целый мучали скотину. После снова раздали по дворам по одной корове, по 5 овец и коз и еще птицу, которую не успели себе порезать организаторы колхоза. Остальной скот оставили у себя. А после еще решили сделать раскулачивание.
Я считал себя небогатым крестьянином. Со всей работой и хозяйством управлялись сами своей семьей, работников не нанимали. Советскую власть всегда поддерживал. Потому как в конце 1929 года начали раскулачивать, думал, что не попаду. Но на меня наложили налог в 2000 рублей, а у меня таких денег не было. Тогда всё имущество описали. Я даже дом, который привёз срубом, собрать не успел. Всё имущество оценили в 950 рублей. Тогда в Михайловском райсовете уже стояли у власти люди, у которых я хлеб брал в 1919 году. Это были Барышниковы и Керин Ефим. Особенно хотел включать меня в список Керин Ефим, у которого я 100 пудов проса взял для хутора Широкого на семена. Он мне так и сказал: "Пришел черед тебе отомстить за моё просо". Я говорю, что брал не для себя, а для людей, которые могли с голоду помереть. И не сам по своей охотке, а по решению нашей власти. А он отвечает: "Я тоже по решению власти". Я писал и в городскую власть (в Царицын), и в Москву - всюду ответ один: "Власть на местах решает, по их усмотрению". Мой отец Еринарх Матвеевич и отец моего друга Матвей Тимофеевич, с которым я в продотряде вместе был, поехали в Москву на приём к Всесоюзному старосте Михаилу Ивановичу Калинину. Сказали, что сыны их честно служили революции и советской власти и кулаками не являются. Он их выслушал и обещал разобраться в их жалобе. Но никакой бумаги им не дал. Вернулись с пустыми руками. После в район пришла бумага из Москвы, и весной 1930 к нам приехал районный начальник. Собрал собрание и ругал председателя сельсовета Кузнецова и его заместителя за искривление политики партии. Тогда наши организаторы колхоза предложили всех раскулаченных из колхоза исключить. Я на собрании им сказал, что все сельсоветчики контры и ушел с собрания.