— У меня к вам есть кое-что, — сказал он. — Статья не получится. Но нельзя ли попросить там кого-нибудь в вашей редакции, чтобы позвонили Ефросинье Васильевне, жене моей, поздравили с наступающим праздником и сказали, что Иван Егорыч жив… Она живет у Сокола, вот вам телефон. Понимаете, был штурм, она должна на праздник знать, что я жив.
На ржи родилась в муках и страданиях полновесная, «генеральская» статья майоров для «Красной звезды». А в мою редакцию полетел по проводам с Перекопа привет Ефросинье Васильевне от Ивана Егоровича.
Мы с Мартыном Мержановым вели себя как мальчишки: отчаянно топали ногами, пританцовывали и орали в общем гаме бог знает что. Еще бы не кричать и не прыгать: мы перешли германскую границу, первыми оказались на горбатой и тесной «Марктплац», выложенной красной брусчаткой. Красная кирпичная кирха, обезглавленная, хлопала на ветру рваными листами жести. Гранитный монумент лежал на боку среди обломков длинных крыльев. «Бир унд вайн» — криво ухмылялся пустой кабак. А из соседнего магазина уже летели на мостовую плотные томики «Майн кампф».
Бомбовую воронку машины объезжали в густой грязи по обочине взорванной мостовой, и мы живо сообразили накидать под колеса побольше творений Гитлера, чтобы машины не буксовали. Немедленно какой-то майор, из тех, кто за словом в карман не лезет, заявил, что вот, мол, пожалуйста, случай, когда такая литература может ускорять ход истории.
Передовая за ночь продвинулась вперед километров на восемь. Спешно отводя артиллерию на новые позиции, противник встречал нас главным образом огнем пожаров. Горели целые кварталы — банки, торговые конторы, особняки. Из водопроводных труб хлестал кипяток.
Огромный пылающий дом рухнул, перекрыв движение по улице, и машины устремились переулками в объезд.
Время от времени возникали «пробки». На остановках к нашей машине подбегали солдаты с единственным вопросом, волновавшим в тот день многих:
— Сколько отсюда до Берлина осталось? Сколько до Берлина?
Притопала сюда, на эту брусчатку, наша степная киргизская лошадка, и ездовой саратовский парнишка Коля Остроухов призыва 1943 года, подгоняя ее («Н-но, голубка!»), сказал товарищам, помогавшим вытолкнуть телегу из грязи:
— Была мода въезжать победителям на белом коне, а я въеду в Берлин на пегом, ничего?
Я быстро написал Коле записку:
«В имперскую конюшню. Обеспечить лошадь ефрейтора Остроухова овсом высшего сорта и предоставить персональные ясли».
— На, возьми, скажешь, я приказал…
Затор ликвидировали, мы оставили Колю с лошадкой позади, а новую «пробку» уже надо было пробивать огнем нашей артиллерии, и в той полосе кончились шуточки.
Было очень поздно, когда мы вернулись в наш хуторок, чтобы послать в Москву первые корреспонденции с земли врага.
В Порт-Артур мы летели с воздушным десантом, а обратно, навстречу нашим передовым наземным войскам, катили в трофейной машине «Форд-8», американской левше.
Со мной были фотокорреспонденты Анатолий Егоров и Василий Киселев. Вооружение наше состояло из трех пистолетов, продовольственные запасы исчерпывались ящиком бренди и кульком японских галет.
Мы давно оторвались от наземных войск, еще на земле Монголии, где-то около Халхин- Гола. Перепрыгнули через Большой Хинган — из окна самолета я видел внизу серое нагромождение скал, дикую свалку утесов, грандиозное каменное столпотворение и едва различимые змейки дорог, по которым шли трудным походом наши танки, наша мотопехота, наши саперы и связисты.
И вот мы ехали теперь им навстречу.
Японцы уже капитулировали, но не успели сложить оружие. Наша машина обгоняла и встречала стройные колонны довольно бодрой и недурно оснащенной пехоты, и статные, вышколенные офицеры старательно козыряли нам. Их было много, нас было трое. Колонны почтительно уступали нам дорогу. По обочинам выстраивались толпы китайских крестьян, они нам яростно аплодировали, и, казалось, будто молва о советской машине разносится с быстротой радио. Но радио не было. И телеграфа не было. Телеграф был моей мечтой — отправить порт-артурские репортажи.
Машина катилась людными дорогами Ляодуна, она шла сквозь ливни рукоплесканий.
Но накануне прошли ливни настоящие, и вот мы застряли перед оврагом у сорванного с опор моста. Карта почти бесполезна: дороги перекроены, названия в каждой провинции свои. По рукам китайской толпы идут наши рисунки: паровозики (где-то тут дорога?), многоэтажные здания (далеко ли до большого города?), речки, мосты, развилки дорог. И на все отвечают нам незнанием, пожимают плечами, виновато улыбаются, похлопывают по плечу — не унывайте, мол, после разгрома Японии ничего уже не страшно. И суют нам в машину арбузы, персики и помидоры, и затягиваются нашими сигаретами. А детям дают потрогать наши погоны, каждую звездочку отдельно.