И кровь забилась диким пульсом, когда к нему он повернулся…
Во тьме раздался смех и крик:
«Что ж, ухожу, но мы посмотрим, ведь покаянье — тот же крест,
Что по плечу, увы, немногим… И чтоб услышать неба весть,
Им нужно отворить ворота и нищего к себе впустить —
Хотя поблекла позолота, людскую жадность не изжить…
Я буду там… Мне интересно, насколько кара долгих лет
Излечит души их от спеси и даст им покаянья свет…»
Все стихло… В сумрачном тумане сиял небесным светом нимб…
Под распростертыми крылами упал старик, забывшись снами —
Склонился лик святой над ним…
Часть вторая: ЮНЫЙ ГОРОД
Сияло солнце над горами — еще во власти темных снов,
Старик был обогрет лучами, обласкан нежными словами
Веселых юных голосов…
Открыв глаза, он удивился — так солнечно и хорошо…
Вокруг лишь молодые лица, веселый смех потоком лился,
Так радостно, легко, свежо…
Он огляделся, ужас вспомнив, что у обрыва пережил —
Но светом мир вокруг наполнен, и эти солнечные волны
Бальзамом стали для души.
Он сел, и дети загалдели, зовя его наперебой —
В глаза заботливо глядели и с мягкой, ласковой постели
Его тянули за собой.
Он шел за ними, и повсюду встречал лишь юные черты,
Не понимая, что за чудо, и чувствовал тревогу смутно
Среди добра и красоты.
И вот обеденная зала, накрыт для гостя сытный стол.
Здесь молодежь его встречала — подростки, девушки и парни.
Затеяли с ним разговор:
«Скажи нам, дедушка, откуда пришел ты? И каких вестей
Принес? Сюда добраться трудно — здесь раньше не было гостей…»
«Вы, милые мои, скажите — где я? И с кем живете вы?
Я взрослых между вас не видел… А сам я с южной стороны —
Я странник, пилигрим: по свету ищу я Господа следы,
И, дав священные обеты, не стриг волос и бороды.
Я повидал другие страны, диковинные города,
Богатые дворцы и замки, отшельнические острова…»
«Ты путешествовал! Ты знаешь то, что доверено лишь снам…
Мы ничего не знали раньше — так расскажи немного нам…»
Старик задумался, вгляделся в блестящие глаза детей,
Что с неподдельным интересом внимали всей душой и сердцем
Рассказам дальних новостей…
«Что ж, милые мои ребята, историю вам расскажу,
Что приключилась в старом замке, где я заночевал в грозу —
…С холста, подернутого тленьем, лицо прекрасное глядит,
Но взгляд, как луч преображенья, живым огнем меня пронзит.
Я подхожу поближе к раме и разглядеть хочу портрет,
А он следит за мной глазами сквозь паутину сотен лет.
Возможно, то игранье света, воображенье, вспышка, блик —
Но губы, словно для ответа, вдруг приоткрылись в этот миг!
Я замираю, цепенею, мне очень хочется уйти —
Но взгляда отвести не смею и с места не могу сойти…
Портрет же в раме оживает — из кресла женщина встает,
Свой черный локон поправляет — и вдруг по имени зовет!
Она подходит близко к краю, коснуться хочет, увести!
Из сил последних отступаю, шепчу — о Господи, спаси…
И вдруг, под мрачным пыльным сводом шум белых крыльев узнаю —
То птица неземной породы садится на руку мою!
Под светлым взглядом отступает, дряхлеет, превращаясь в тлен,
И в черном пламени сгорает та, что взяла меня в свой плен!
И я спешу за птицей к двери, но, обернувшись вдруг назад,
Ловлю в неистовом смятенье ее живой, зовущий взгляд…»
«Ой, дедушка, ведь это страшно! Но кто та женщина была?
И, если она так прекрасна, то многих погубить могла…»
«Да, милые мои, графиня была прекраснее всех дев,
И имя нежное — Эллина, носила, словно солнца свет…
Но зла, завистлива, гневлива, жестока, мстительна, черства
Была, как вишня с черной гнилью, прекрасной девушки душа…
Она любила сеять злобу, вражду среди своей семьи,
Соседей, своего народа — любила распри на крови…
Портрет нашел я в галерее, хозяин замка рассказал,
Что жгут огнем сквозь пыль и тленье ее прекрасные глаза —
Эллина умерла от оспы, портрет же писан до того,
Как пятен сизая короста обезобразила лицо…
Но триста лет уже — доныне тлен черной воли не смирил —
Ее душа живет в картине, завидуя и мстя живым…
Чтобы разрушить злые силы, мы с графом вынесли портрет —
И на могиле у графини сожгли, молясь, чтоб чистый свет
Омыл озлобленную душу, очистил в памяти людей,
Чтоб сон живущих не нарушил зловещий мир живых теней…
«Ах, дедушка… Какой ты храбрый, ты пережил такой кошмар —
Но не поддался чувству страха, а ведь ты слаб и слишком стар…»
«Нет, дети, было очень страшно, я вовсе не храбрец, увы…
Но знаю я, все в Божьей власти — жизнь или смерть, и чары, сны…
Я верю, что Господь не бросит того, кто искренней душой
В молитве о спасенье просит — я в вере нахожу покой…
Но вы мне так и не сказали, где я сейчас… и почему
Я лишь детей вокруг встречаю — где взрослые, я не пойму?..»
«Но мы одни здесь — только Ангел приходит каждый день сюда,
Он ласков… и играет с нами… он с нами был в тот день, когда…
Но… мы не помним, мы забыли… Нет, помним — музыка звала…
В каком-то городе мы жили, но музыка нас увела…
И мы бежали по долинам на звук мелодии ее,
Она игрою нас манила, она сказала — можно все…
Нам разрешат играть и бегать, есть сладости, когда хотим —
Не будет никаких запретов, мы даже к птицам полетим…
Да! Мы стояли у обрыва — мелодия все вдаль звала,
Но нас от пропасти закрыли два светлых ангельских крыла…
И вот мы здесь, но мы не знаем, что это — небо иль земля…
Мы счастливы, поем, играем — здесь дом, любимые друзья…
Нам, самым старшим, восемнадцать, мы подсчитали — сорок лет
Живем здесь, но не поменялись мы ни на день, здесь время нет…
И мы не помним жизни прежней, родителей, семью и дом,
Имен, названий — безмятежно мы в светлом городе живем…»
Старик молчал в оцепененье, недавний вспоминая страх,
И Циркача в ночном ущелье, когда в безволии смятенья
Увидел тьму в его глазах…
Он вспомнил дивный голос флейты, что обещал покой и сон,
Ночлег и ужин, капли света… Камин, заботливо согретый
Участья дружеским теплом…
И вспомнил сцену у обрыва, зловещий шепот, страшный взор…
Слова, что тайный смысл хранили, неясный, но непримиримый
Противников извечных спор…
Вокруг него светило солнце, играли малыши в саду,
А старшие в заречных плесах ловили рыб сине-белесых,
В воде затеяв чехарду…
Они в неведенье счастливом живут который год подряд…
Но где-то город их родимый, в грехе перед людьми повинный,
Детей любимых ждет назад…
…Три дня минуло незаметно, закат вечерний заалел —
Вдруг в искрах золотого света, благословя детей приветно,
Пресветлый Ангел к ним слетел:
«Приветствую тебя, Григорий, мне ведом путь твой и дела —
Отринув грех, Господней воле открыл ты душу и уста…
И все, что совершил ты ране, тебя терзает каждый час —
Раскаянье твое слезами сочится из уставших глаз…
Ты искупаешь покаяньем по воле собственной своей
Свои грехи… Ты утешаешь участьем страждущих людей —
И внял Господь твоим молитвам, отныне прощена душа,
Что милосердию открыта, истоку света и добра.
Не сокрушайся сердцем боле, Господь очистил грех и чад,
Что ты избрал когда-то долей, и все, в чем был ты виноват…
Иди же с миром — там в долине тебя ждет дом, цветущий сад,
Они навек твои отныне — я проведу тебя назад.