И всё же, когда она приехала в офис, то открыла его даже прежде, чем сняла куртку.
Мисс Свон,
Я должна была выпить стакан вина прежде, чем почувствовала себя достаточно смелой, чтобы написать это письмо. Я почти начала находить забавным то, насколько жалкой я стала.
Это было в течение недели, как мы в последний раз говорили. Обычно я вижу это, как хорошую вещь. Обычно это дает мне время, чтобы на самом деле поработать, чтобы провести некоторое время с моим сыном, чтобы ездить по Сторибруку так, как мне подобает. Но на этой неделе… это было трудно для меня. Я не могу объяснить почему. Всё, что я знаю, что всегда, когда слышу стук в дверь моего офиса, я надеюсь, что это вы, хотя прекрасно знаю, что этого не будет, потому что, когда, ради бога, вы хоть раз на самом деле постучали в дверь, прежде чем ворваться в комнату? Это смехотворно. Но опять же, большинство вещей, которые я делаю или о которых думаю в эти дни, кажутся на грани патологического безумия. Поэтому, может быть, я не должна быть так удивлена.
Это забавно, как сильно я, кажется, скучаю по спорам с вами. Раньше я думала, что мне нравились наши бои, потому что они были интересны: потому что, прежде чем вы появились, этот город был таким мягким, и скучным, и серым, что, по крайней мере, крича на вас, я получила что-то, чтобы занять себя. Но я начала понимать, что это не так. Я скучаю по спорам, потому что я скучаю по виду вашего лица, когда оно сердитое, возмущённое и эмоциональное. Это многое должно сказать обо мне, я уверена… но, учитывая, что на самом деле я никогда не видела, как вы улыбаетесь в результате чего-то, что сказала вам я, то полагаю, что это будет просто сделать сейчас. Может быть, в один прекрасный день я буду способна сказать что-то, что удивит вас достаточно, чтобы вы рассмеялись, и тогда я не буду хотеть спорить с вами.
… Я не должна была пить этот бокал вина.
Но это неважно, потому что я выпила его, и собираюсь налить себе ещё один. И не имеет значения, что я пишу сейчас, потому что в любом случае никто никогда не прочтет это: я никогда не планировала просматривать письмо снова, так же, как и не собиралась когда-либо послать его вам. Что бы я ни написала сейчас, это в любом случае строго ограничено стенами этого конверта. Так что я могу говорить то, что на самом деле думаю.
Может быть, я не скучаю по нашим пререканиям. Может быть, я даже не скучаю по разговорам. Может быть, я просто скучаю по вам во всей вашей неуклюжей, грубой форме. Это такое странное чувство, и я даже не могу начать объяснять, откуда оно появилось, потому что всё, что я знаю, что в ту секунду, когда мы оказываемся в одной комнате, вы вызываете зуд в моих ладонях и заставляете испытывать острые ощущения. Всё в вас приводит меня в бешенство. Вы водите меня по острию, и я никогда не смогу когда-либо расслабиться в вашем присутствии. И всё же я до сих пор, кажется, скучаю по вам. Я до сих пор ловлю себя на желании, чтобы вы постучали в дверь прямо в эту секунду, просто чтобы я могла увидеть вас на мгновение.
Это нелепо…
Вы осознаете, что вы делаете с людьми, мисс Свон? Со мной? Вы уничтожили меня. Я имею полное право ненавидеть вас, возмущаться вами, хотеть, чтобы вы ушли или были сломлены, или даже мертвы, и всё же по какой-то причине я не делаю этого. Я просто хочу вас здесь. Со мной. Вызывающую острые ощущения и нервные искры в пальцах.
Это кошмар. Вы кошмар.
Я не должна была пить это вино.
Эмма цеплялась за свои длинные волосы, прежде чем закончила читать. После того, как письмо закончилось, она сидела в тишине в течение нескольких минут, тупо уставившись в конец страницы. Реджина не подписалась, но было одно пятнышко краски, парящее под последней строкой, как если бы она намеревалась. По какой-то причине эта точка вызвала боль в груди Эммы. Это заставило письмо выглядеть незавершённым.
Эмма застонала, откинув голову на спинку кресла. «Остановись, идиотка, — ругала она себя. Представь здесь что-нибудь другое, что вы могли, возможно, желать услышать от неё».
Она закрыла глаза. Она знала, как должна была чувствовать себя прямо сейчас: смущенно. Неудобно. Может быть, даже немного самодовольно. И всё же по какой-то причине её живот болел точно так же, как в тот момент, когда она представила Реджину за написанием первого письма, и всё, о чём она могла думать, была Реджина, сидевшая в одиночестве в темноте своего кабинета и выпивающая вино в надежде, что это придаст ей мужества для написания письма.
Эмма никогда не думала, что Реджина нуждается в смелости.
Она снова прочитала письмо. Как всегда, с каждой строчкой, которую сканировали зелёные глаза, это делало всё меньше и меньше смысла.
Пятнышко чернил по-прежнему мучило её. Пятнышко чернил говорило ей о том, что Реджина ещё не всё сказала, и ей не хватило храбрости, чтобы сделать это.
***
— Генри, — сказала Эмма, увидев сына, стоящего в дверном проёме. Он улыбался ей. — Что ты здесь делаешь?
— Я не видел тебя несколько дней, — сказал он, входя в комнату и усаживаясь на край стола. — Ты в порядке?
— Вполне, — сказала Эмма, пытаясь улыбнуться. Ей не удалось. Прошло три дня с тех пор, как последнее письмо появилось под её дверью, и по какой-то причине её голова болела всё это время.
Генри смотрел на неё с бесстрастным лицом. Он сразу же отметил, насколько напряжённой она выглядела, какой рассеянной была. Он не был уверен, было ли это хорошим знаком или нет.
— Ты уверена? — спросил он медленно.
Она просто пожала плечами.
— Да, конечно, — сказала она, — я просто… ты знаешь, занята.
Генри кивнул.
— Хорошо.
Когда они оба замолчали, Генри стал смотреть, как Эмма барабанила ногтями по столу. Три её пальца были измазаны чернилами. Ему не приходило в голову, что это могло появиться от одного из писем Реджины: Эмма, при попытке перечитать последнее в двадцатый раз за это утро, пролила стакан воды на него, а затем провела следующие пять минут, пытаясь устранить нанесённые повреждения.
— Как дела дома? — внезапно спросила она.
Генри сразу выпрямился.
— Ты… спрашиваешь, как моя мама? — ответил он.
Эмма пожала небрежно плечами.
— Думаю, да, — сказала она, не обращая внимания на стук в ее груди, — я имею в виду… ты знаешь. Как дела у вас двоих?
— Всё в порядке, — сказал он, намеренно стараясь быть расплывчатым.
Он ждал несколько дней с тех пор, как подсунул последнее письмо под переднюю дверь Эммы и Мэри Маргарет, только так он мог увидеть, что Эмма будет делать без них. Если бы она вела себя, как обычно, тогда это не было бы хорошим знаком.
К счастью, она не была.
Прикусив ноготь большого пальца, Эмма кивнула в ответ.