— Хорошо, — пробормотала она, глядя вниз на работу, накопившуюся за время. — Она, хм… она хорошо себя чувствует в данный момент?
— С ней все в порядке. Она такая же, как всегда.
Эмма сглотнула.
— Ох, ладно.
Генри сделал глубокий вдох.
— Ну, кроме…
— … кроме чего?
— Ничего. Это не имеет значения.
— Генри, кроме чего?
Генри дал ей самый невинный взгляд, что он мог показать.
— Ты действительно хочешь знать?
— Конечно, я хочу.
— Я имею в виду, я не должен говорить тебе. Ты можешь посчитать это скучным или…
— Генри, ради бога, скажешь ли ты уже, что случилось с твоей мамой?
Подавляя усмешку, Генри, наконец, ответил ей:
— С ней нет ничего плохого. Она просто… я не знаю. Иногда она выглядит очень печальной. Печальнее, чем обычно. Я пытался спросить её, что случилось, но она просто целует меня и говорит, чтобы я делал домашнюю работу. А затем она исчезает в своём кабинете, пока не приходит время ложиться спать.
На мгновение, Эмма могла только моргать.
— Она печальна?
— Мне так кажется.
— И… ты не знаешь почему?
— Понятия не имею, — сказал Генри, нахмурившись. — Почему тебя это заботит, так или иначе?
То, как быстро лицо Эммы порозовело, привело его практически в истерику.
— Я не забочусь.
— Это отчасти похоже на то, что ты заботишься.
— Ну, я не делаю этого. Ты просто… ты отвлекаешь меня. Я пытаюсь работать, Генри.
Генри ухмыльнулся.
— Ладно, я пойду. Могу ли я увидеть тебя завтра?
— До тех пор, пока ты не прогуливаешь школу, чтобы сделать это.
— Хорошо, — сказал он, спрыгнув со стола. — Увидимся завтра, Эмма.
— Увидимся завтра, малыш, — пробормотала Эмма.
Генри обернулся, чтобы посмотреть на неё, когда подошел к двери. Она нахмурилась, глядя на свои руки, её глаза сузились, когда исследовали темно-синие чернила, что были размазаны на большей части её пальцев.
Он быстро обдумал, стоит ли немного подождать, прежде чем подкинуть следующее письмо. Тогда он понял, что в этом нет необходимости.
***
Мисс Свон,
Я наконец-то вспомнила сон, который мне приснился о вас. Я почти жалею, что вспомнила его.
Потому что, каким же образом вы умудрились проникнуть так глубоко в мой разум? Я знаю вас лишь… три месяца? Всего-то? И всё же я думаю о вас, мечтаю о вас и пишу вам письма в половине четвёртого утра, словно мы провели вместе годы. Я не должна помнить цвет ваших глаз столь чётко. Я не должна знать, что они становятся светлее, когда вы обрушиваетесь с обвинениями, и голубее, когда, вы, возможно, на грани слёз. Мне пришлось бороться, чтобы вспомнить, были ли они тёмными или нет.
В моем сне, они были зелёными. Они были самыми зелёными из всех, что я когда-либо видела.
Мы разговаривали. Мы сидели на скамейках в доках, между нами было расстояние, но каким-то образом я знала, что оно было лишь физическим. Ещё до того, как вы протянули руку, чтобы переплести её с моей, я знала, что мы были вместе, потому что ваши глаза были зелёными, такими ярко-зелёными, что в действительности бывают только, когда вы счастливы. Я и это не должна знать, но знаю. А вы просто смотрели на меня, и они были настолько зелёными.
В моей груди ныло, когда я проснулась. И всё ещё ноет сейчас. Это почти четыре утра, и я пишу это письмо, даже не включая свет… Мне кажется, я беспокоюсь, что если включу его, свет заберет зелень, что я по-прежнему вижу. До сих пор красный цвет вашей нелепой кожаной куртки всегда был цветом, что напоминал мне о вас. Теперь, я уверена, что это всегда будет персиково-зелёный.
Я не должна даже мечтать о вас. Я понятия не имела, что вы можете быть настолько навязчивы.
Я желаю, чтобы вы оставили меня в покое.
… Я желаю, чтобы вы были здесь.
Реджина.
***
Реджина откинулась на спинку кресла, барабаня ногтями по деревянной поверхности стола. Она решила работать из дома в тот день, думая, что, возможно, ей было бы проще сосредоточиться на работе без воспоминаний о том, сколько раз Эмма Свон сердито врывалась в мэрию, отвлекая её. Однако, её решение не работало. Вместо этого, она просто смотрела в окно большую часть утра, вспоминая ночь, когда Эмма приехала в Сторибрук, и как они сидели в этой комнате, выпивая из бокалов Реджины. Они не ненавидели друг друга тогда. Странно было думать об этом.
Реджина застонала. Это было ещё более странно признать, насколько сильно она до сих пор не ненавидит её.
«Перестань думать о ней, — сказала себе Реджина настолько твёрдо, насколько могла, — она этого не стоит. Ты знаешь, что она не стоит».
Она сделала то же самое, что и всегда: начала думать о том, что бы сделал Генри со всем этим. Она машинально вздрогнула. Она действительно не могла себе представить его иначе, чем в ужасе: большинство дней это была её собственная реакция. Даже с мальчиком, который до сих пор верил в сказки, нельзя было ожидать, что он не будет травмирован, узнав о мыслях Реджины насчёт его биологической матери. Это не нормально. Она… бредила.
Мысль о сказках автоматически переместила её глаза к запертому нижнему ящику стола. Эта проклятая книга всё ещё лежала там. Она забрала её из комнаты Генри больше недели назад, и всё же он до сих пор не сказал ей об этом ни слова. Как ни странно, кажется, он даже не беспокоился внезапным исчезновением книги. Это было необычно, мягко говоря. Возможно, он был не настолько зависим от неё, как всем казалось.
И всё же, даже когда она так думала, Реджина знала, что это было не так. Он бы заметил её отсутствие сразу. Он просто должен был.
Она встала, вытащила ключ с вершины ближайших книг и отперла ящик: книга была всё ещё там. Она даже не сдвинута.
Совершенно необъяснимо, Реджина нахмурилась. Почему он не сказал ничего? Почему он не потерял её?
Прикусив нижнюю губу, она вытянула книгу из ящика и открыла посередине. Её собственное изображение выскочило перед глазами: свирепая и ужасающая в черной коже и бархате. Это больше не было похоже на неё. Это конечно не ощущалось ею.
Слова «Злая Королева» выпрыгнули из написанного текста, и она резко захлопнула книгу. Это всё ещё вызывало боль в её сердце, когда она вспоминала ту, кем была, ту, кем Генри считал её до сих пор.
«Ты знаешь, что сейчас ты стала лучше, — твёрдо сказала она себе. — Перестань жалеть себя. В последнее время, ты делаешь более, чем достаточно».
Она вздохнула, наклонившись вперёд, чтобы положить книгу обратно в ящик. И тут она замерла. Книга выскользнула на пол.
Письма. Она протянула руки в ящик и начала перебирать бумаги, лежащие сверху. Они были здесь. Они были прямо здесь.
Содержимое ящика оказалось разбросанным по полу вокруг неё всего лишь тридцать секунд спустя. Она упала на колени на ковёр, отбрасывая каждый лист бумаги подальше, пытаясь найти эти пять чёртовых писем, которые она должна была сжечь в момент, когда они были написаны. Где они? Где они, чёрт побери?
Реджина перелистала каждую страницу книги Генри, чтобы убедиться, что письма случайно не проскользнули внутрь неё, но ничего не нашла. Они пропали. Как они могли пропасть? Куда вообще они могли пропасть?