— Баки, — выдыхает Стив в горящий воздух.
Это все можно сделать. Броситься на поиски.
Есть письмо, хоть какой-то адрес, пусть и тысячу раз устаревший, есть… Есть личное желание Баки. И просьба не искать.
Стив торопливо одевается и выходит на улицу. Там ветер — остужает, каплями дождя бьет по разгоряченной коже, успокаивает мечущиеся мысли.
Он доходит до маленького магазина на углу. Покупает — и в это не поверил бы ни один из его нынешних знакомых — сигареты.
Отходит от магазина на десяток метров, щелкает зажигалкой, затягивается. В какой-то момент ему даже кажется, что в курении что-то есть. Потом в хрупкую гармонию окружающего мира вторгается возмущенный детский голос.
— Мама, почему Капитан Америка курит?
Стив давится сигаретой, ловит на себе полный неодобрения взгляд молодой женщины, ведущий за руку сына. Неуклюже пытается спрятать сигарету за спину.
— Тебе показалось, — произносит женщина, явно достаточно громко, чтобы Стив услышал. — Капитан Америка никогда бы не стал курить.
— Ничего я не ошибся!
— И я не курю, — сообщает им Стив, прекрасно понимая, насколько жалко это звучит.
***
Ночью он бессмысленно пялится в потолок. У него безумно много дел. Новая команда требует чудовищного количества времени и полной отдачи. Стив не может и секунды об этом думать.
Баки умеет подобрать нужные слова. С чувством. Интересно, у него бывают фантомные боли? Или сыворотка глушит их?
Потому что у Стива они бывают да еще и размером с целого человека. Пустота квартиры давит, пустота кровати оглушает. Как он раньше не замечал этого? Как умудрялся вытравливать из себя это одиночество?
Он берет телефон с прикроватной тумбочки и некоторое время смотрит на разбитый дисплей. Он отвратительно работает с самого момента своего падения. В нем забит номер, с которого звонил Баки. Стиву хотелось прямо так и занести его в записную книгу. «Баки». Как будто это самый обычный телефонный номер, и они постоянно общаются. Какая чушь.
Наверное, остатки телефона уже давно болтаются на дне какой-нибудь европейской реки. Можно позвонить. Сделать вид, что это что-то обыденное. Абонент вне зоны доступа. Такая вот сублимация. Интересно, как он провернул трюк с номером телефона Стива? Вроде бы, это конфиденциальная информация.
Стив нажимает кнопку вызова и некоторое время слушает гудки. Странно. Взял телефон у кого-то на улице? Но номер…
— Алло?
— Баки? Это ты?
— Ну, кто же еще?
Мгновение Стив благодарит всех богов и покровителей коммуникационных технологий. Голос Баки — такой далекий, тихий. Совершенно родной.
— У тебя что-то случилось? — он явно обеспокоен, и Стив мысленно ликует.
— Нет, мне просто, — идиот, ну скажи, что да! Скажи, что при смерти, — хотелось поговорить. Не думал, что ты ответишь.
— Ну, позвонил же. Значит знал, что отвечу. Только не злоупотребляй этим.
— Ты обязан приехать ко мне, — смеется Стив. — Я должен предъявить тебя окружающим, пока меня не сочли спятившим окончательно… одиноким солдафоном.
— Предъявить окружающим меня? У тебя все настолько плохо? Считай, уже собираю вещи. Там, кстати, разве не ночь сейчас?
— Да, ночь. Ближе к утру.
— Доброй ночи, Стив.
— Бак…
Из трубки несутся гудки, и Стив понимает, что перезванивать бесполезно.
Он закрывает глаза, прекрасно осознавая, что в эту ночь уже нет смысла даже пытаться уснуть.
Потом вспоминает про фотографию, приклеенную к конверту.
========== X. ==========
Сначала ему приходит очень теплое письмо.
Такое, что пальцы обжигает от щемящей тоски.
Его писали два разных человека.
Баки Барнс из Бруклина пишет о прошлом. Строки совершенно невесомые, добрые, полные тихих и очень дорогих воспоминаний. Летние ночи, яркие, звездные, очень далекие. Эти ночи принадлежали другим людям, которые — счастливые — навсегда в них и остались.
Тот Баки — заботливый, терпеливый и совершенно не изменившийся. В нем так много жизни, что можно захлебнуться.
Баки — новый — нет, все тот же, его Баки, который уже никогда не будет прежним — пишет, что ему предстоит очень непростой переезд. И Стив не должен переживать. И вообще им обоим давно следует переосмыслить и отпустить некоторые вещи.
Письмо удивляет. Если Баки в очередной раз кроет, ему следовало бы хоть раз послушать Стива. Ведь для него никакой разницы между ними просто не существует.
И на этом он пропадает. Отправляет письмо, избавляется от телефона и исчезает восвояси.
Стив знает, что на все есть свои причины. И никак не может найти себе места.
Возможно, об этом Баки предупреждал с самого начала. Возможно, он сумел выковырять из окружающего мира какие-то ответы, в чем-то простить себя и двинуться дальше. А вот Стив — нет. Так и застрял в попытках наверстать упущенное.
Ему обидно. У Баки нет права так поступать. Они все еще друзья в глубине души. И дорога у них одна.
***
— Чего ты еще хочешь от меня, Стив? — Тони устало трет глаза. — Этот человек… Барнс… он ведь убил их. Ты знаешь это, ты сам пришел ко мне с проклятой папкой! Я ради тебя практически надвое переломил себя. Не кинулся искать. Ты хоть представляешь, как это сложно?
Стив упрямо поджимает губы. Он не знает, чего хочет. Гарантий? Что Тони не тронет Баки, если однажды… если однажды что? Слишком уж это горькое «если».
Они сидят в кабинете Тони, и на этот раз оба смотрятся в нем чертовски негармонично. Нет, здесь все, конечно же, Тони под стать. Удобно, современно, в чем-то броско и чертовски дорого.
Только вот сам Тони выглядит отчаянно усталым, и Стив впервые замечает это за очень долгое время. Ему неуютно в деловом костюме, на щеке — глубокая ссадина (и откуда только взялась?), дизайнерские часы впиваются в запястье. Никакого алкоголя, бравады и даже злой иронии. Ему бы сейчас в тишину лаборатории, а не со Стивом отношения выяснять.
— Хватит уже, дырку во мне просверлишь! Я поднял, наверное, миллион записей. Смотрел и смотрел. Ваша эта драка на мосту… Я знаю, что он поехавший. Можешь не объяснять в тысячный раз. Просто все еще не понимаю, на что ты сам-то вообще рассчитываешь?
— Я тоже уже не понимаю, — Стиву нужен совет. И он пришел за ним совершенно не к тому человеку.
— А я — уж тем более! Знаешь, что мне интересно на самом деле? Твоя мотивация. — Тони тычет в него пальцем, и Стиву кажется, что его рука — рука человека, этими самыми пальцами создавшего, наверное, весь облик современной электроники — слегка дрожит. — Откуда она берется в таких количествах? Ты или сам сумасшедший, или что-то недоговариваешь.
— Это сложно, — Стив качает головой.
— Некоторые вещи сложными только кажутся. А на самом деле он тебя однажды прикончит, — Тони делает глубокий вдох. И как так получилось, что он не курит? — Его же переделали. Влезли в мозги, все там переформатировали. А ты почему-то отказываешься это признавать. Да о чем я говорю? Потому что ты Капитан чертов Америка! Вот почему!
— Ты его не знаешь.
— Да ты тоже, Роджерс! Ни черта его не знаешь! Ты же созависимый. От психа. А это уже никак не исправить. Даже наркоману в чем-то можно помочь, а созависимому нельзя.
Они замолкают, и это очень давящая тишина. В ней столько высказанных и невысказанных обвинений, столько обиды, что непонятно, существует ли вообще способ разорвать этот узел противоречий. Стив барабанит пальцами по столу. Тони сверлит его взглядом.
— Мне нужна помощь, — тихо произносит Стив, и они снова молчат, пораженные этим неожиданным признанием.
— Это точно. Только вот вовсе не в том, о чем ты просишь, — Тони наконец нарушает тишину, и в его голосе все еще ни малейшего намека на понимание. — В отношении Барнса я тебе помогать не буду и даже… как тебе наглости хватило меня об этом просить? У тебя команда. Они тебе доверяют, между прочим.
— И что?
— И то, что сам ты помешался на своем Барнсе. Допустишь ошибку, которая вам всем дорого обойдется.
Стив уходит и хлопает дверью, искренне надеясь, что замок сломается и Тони придется сидеть в своем чертовом кабинете еще несколько томительных часов.