- Эти упражнения позволяют с комфортом сосуществовать двадцати шести костям и девятнадцати мышцам, которые имеются в стопе, - с достоинством объяснила Изабел. Тут же вскочила, сунула ноги в туфли, чмокнула меня в щеку и исчезла, оставив легкий аромат дорогих духов.
Я занялся списком Артура, в нем было шестнадцать имен. Четверо обозначены как заведующие канцелярией, четверо - личные секретари, двое депутатов, два заместителя мэра в городишке Родез департамента Авейрон, три заместителя министра, в разное время служившие в подчинении Маршана. Не так плохо. Я уселся на кровати поудобнее и принялся звонить всем подряд.
- С вами говорят из парижского отделения агентства "Рейтер". - Так я представлялся. - Мы готовим материал о покойном Андре Маршане. Вы когда-то с ним работали - не могли бы вы ответить на несколько вопросов? Это нужно для статьи. Результаты, которые я получил через час, оказались неутешительными. Восемь отказов - господа не желают иметь дело с прессой. Три номера вообще не ответили. Еще пятерых не оказалось на месте: уехали, ушли, когда будут - неизвестно. Восемь решительных отказов навели меня на мысль, что кто-то предостерег бывших сослуживцев Маршана, может, даже пригрозил.
В списке осталось всего восемь имен. Следующим утром, возобновив свои попытки, я схлопотал ещё два отказа. Третий звонок - господину Алену де Монтан, который заведовал канцелярией Маршана сначала в министерстве колоний, а затем в министерстве внутренних дел, прервал цепочку неудач. Накануне его не было дома, а утром он сам подошел к телефону и выслушал мою речь, которая самому мне уже казалась затасканной.
- Агентство "Рейтер", вы сказали? - спросил господин де Монтан. - А кто назвал вам мое имя, господин Пэррот? Целых пятнадцать лет прошло с тех пор, как я работал с Маршаном.
- У нас неплохие картотеки, господин де Монтан.
- Ну хорошо, - произнес он после небольшой паузы, - Если вы обещаете не вести записей и не вносить никаких добавлений от себя, то можете сегодня навестить меня. Скажем, в два?
- Спасибо, - обрадовался я, - Это просто замечательно.
- Бульвар Мальзерб, 78, - и он положил трубку.
В списке осталось ещё три имени. Два звонка оказались напрасными, никто не ответил, зато третий - и последний - принес неожиданную удачу. Некая мадемуазель Анни Дюпюи, личный секретарь Андре Маршана с 1953 по 1962 год. Выходит, она переходила вместе с ним из одного министерства в другое. И, стало быть, ладила с ним.
Голос у неё оказался хрипловатый. Пока я излагал свою просьбу, она подгоняла меня нетерпеливым "да, да".
- Могли бы вы уделить мне полчаса, мадемуазель? - закончил я.
- A quoi bon - зачем?
Этот простой вопрос обескуражил меня.
- В интересах истины, - нашелся я, - Если честно - я ищу кого - то, чье мнение о господине Маршане уравновесило бы неприязненные высказывания тех, с кем я беседовал до сих пор.
Она не проявила на сей раз нетерпения, дослушала до конца. Может, я угадал, сказал именно то, что нужно, пробудил в ней какие-то чувства, которые пробьются сквозь её глухую самозащиту?
- Ладно. Куда мне прийти?
Я предложил встретиться на верхнем этаже ресторана "Колизей" в половине четвертого.
- Я буду в красном пальто, и зонтик у меня тоже красный, - сказала она.
- А у меня на физиономии здоровенный синяк, - признался я.
Это был шаг вперед, но на уютный чай для двоих рассчитывать явно не приходилось.
Таксист долго плутал в поисках городка Сен-Женевьев-де-Буа, где находится русское православное кладбище, так что попал я туда только в половине одиннадцатого. Порывистый ветер гнал по низкому небу грязные, коричнево-серые тучи. Я договорился с водителем, чтобы он меня подождал сколько именно, я не мог сказать. Пока обстоятельства не убедят меня, что вся эта долгая поездка ни на черта не нужна была с самого начала.
Привратник спросил меня, куда я направляюсь. "Les obseques Artunian, oui! Dans l eglise. Vous etes en retard" - Все уже в церкви. Вы опоздали, месье. - У него был странный, должно быть, русский акцент, раскатистое "р" как бы подчеркивало его неудовольствие по поводу моего опоздания.
Я вошел в церковь - маленькую, в византийском стиле, разукрашенную изнутри - золото, мозаика. Видно, богатые эмигранты из России не оставляют своим вниманием этот скромный с виду храм. Тяжелый запах ладана, сквозь разноцветные стекла с трудом пробивается тусклый дневной свет, единственный светильник над алтарем добавляет к серому желтые блики. В храме собралось десятка два провожающих, у каждого - свеча в руках. От свечей почти не становится светлее, зато они придают зрелищу театральность. Актер на главную роль - священник в богато расшитом одеянии, склонивший красивую голову и неподвижно застывший перед алтарем. Голоса молящихся сливаются в торжественном песнопении, руководит хором маленький человек в черном, у него звучный голос, левой рукой он отбивает такт и все время ходит туда-сюда: то зажжет погасшую свечку перед иконой, то поправит молитвенник - и при этом не перестает петь и править хором, который трепетно следит за каждым его движением. Видимо, здесь это привычный ритуал, - для всех, кроме меня.
Я тоже держал зажженную свечу - мне её дали на входе, и вздрогнул, когда на пальцы мне потек раскаленный воск. На мой неискушенный слух пение казалось однообразным. Минут через двадцать хор, наконец, умолк, люди вокруг гроба задвигались - это предвещало конец церемонии. Я избавился от своей свечи, выскользнул наружу и примостился у входа так, чтобы видеть скорбящих, когда они потянутся за гробом.
Траурная процессия оказалась совсем небольшой. Мадам Артунян, вся в черном, её поддерживают под руки молодой человек и девушка. Человек десять других родственников держатся группой. Еще столько же провожающих - по одному или парами. Я узнал старика из boulangerie с улицы Лафайет - он шел один, держась как бы в тени, торжественная черная фигура - должно быть, завсегдатай на похоронах. В двух провожающих я без труда опознал полицейских инспекторов. Отдельно от всех шествовал коротышка а темном плаще - кто бы это мог быть? Во всяком случае, его облику явно не доставало почтительной скорби. Он не смотрел ни под ноги, ни вперед, а то и дело осторожно озирался - привык, видно, наблюдать за тем, что происходит вокруг. Едва упали первые капли дождя, он водрузил на голову мягкую серую шляпу, которую до того нес в руке. Остальные не привлекли моего внимания за исключением того, кто шагал позади всех. Альбер Шаван, собственной персоной. Пришел отдать старику последний долг, и его грубое, покрасневшее на резком ветру лицо хранит печать неподдельной скорби. Проходя мимо, он глянул в мою сторону, но ни единым жестом не показал, что мы знакомы. Альфреда Баума среди собравшихся не было.