Все это Шаван изложил весьма тщательно, с точными датами и деталями он-то знал, что нужно контрразведке. При этом настаивал твердо и убежденно: ему не было известно, что все это дело связано с советской разведкой. Тот любопытный момент, как он вообще оказался в прислужниках у Хенка, он и вовсе опустил, ни слова не было сказано об их прежних совместных делишках. Умолчал Шаван также о гибели Арама Артуняна и Анни Дюпюи. Одно дело пытаться кого-то убить, совсем другое - убийства, которые состоялись.
- С виду вроде бы все ясно, - заключи Баум. - Но только с виду. Вот смотрите: вы побеседовали с Артуняном - и Шавану немедленно поручают его убить. Заодно заманить вас в ловушку - но для этого требовалась некоторая подготовка, не так ли? Однако все сошло гладко - похоже, он ждал вас.
- Значит, в нашей лондонской конторе кто-то стучит американцам.
- Выходит, так. Кому были известны ваши планы?
- Да половине министерства иностранных дел, не говоря уж о начальстве.
- Случись такое у нас в Париже, русские получили бы все сведения в двадцать четыре часа.
- И у нас точно так же, - признался я. Мы помолчали. - А передавать сведения американцам и шпионажем-то не считается.
- В том-то и дело, - согласился Баум.
- Этот "Софранал" - просто прикрытие, за ним орудует ЦРУ, предположил я.
- Если бы мы умели хитрить с американцами как с русскими, "Софранал" давно бы значился в наших картотеках, - подтвердил мою мысль толстяк.
Позже мы распрощались с Альбером Шаваном, который умудрился вернуть себе импозантный вид и внушающие почтение манеры.
- Наша совместная работа оказалась весьма полезной, Альбер, - похвалил его Баум. - Я получил примерно половину необходимых мне сведений, а ты сообщил примерно половину того, что мог бы сообщить.
Шаван изобразил удивление:
- Тебе трудно угодить, Альфред. Того, что ты узнал, достаточно, чтобы меня в порошок стереть. Этого мало?
- Ты прекрасно знаешь, чего бы я хотел. Повторять не стану. Ладно, ступай себе домой. Теперь, надеюсь, будешь держать меня в курсе, если мистер Хенк Мант снова привлечет тебя к своим делишкам.
- Если только уцелею, - мрачно сказал Шаван.
- Ну, ты справишься, - усмехнулся Баум. - Куда этим американцам до тебя!
- Спасибо, Альфред, - Шаван поежился, но все же спросил:
- А как там мое досье?
- Не запятнано, - ответил Баум. - А если ты выполнишь мое условие и будешь сообщать нам о своих контактах с ЦРУ, то это послужит только украшению твоего досье.
Шаван нахмурился.
- Приходится верить тебе на слово, Альфред. Деваться-то некуда, - он протянул свою огромную лапу, сгреб со стола листок со своими показаниями и, смяв, сунул в карман, - Тебе ведь они больше не нужны?
Баум не предпринял ни малейшей попытки воспрепятствовать ему. Вместо этого он набрал номер внутреннего телефона:
- Машину с шофером. Чтобы отвезти домой господина Шавана.
После его ухода Баум позвонил снова, на сей раз дежурному в министерство иностранных дел: не наблюдалось ли в последние двое суток отъездов или приездов советских дипломатов. Дежурный обещал узнать и перезвонить. Звонок последовал через час: некий Терешвили, второй секретарь посольства отбыл в Москву нынешним утром. Тем же рейсом Аэрофлота отправился Власов - корреспондент ТАСС. Оба заявили, что обратно не собираются. Баум осведомился, что думают по этому поводу в русском департаменте МИДа.
- Несколько скоропалительно, но в общем ничего особенного, - ответил дежурный.
- Концы прячут, - сказал Баум. - Я обоих знаю - эти господа из КГБ. Я бы удивился, если бы с исчезновением Робертона не смылся бы кое-кто из русских.
- Между прочим, - спохватился я, - как насчет прессы? Сможете удержать её в узде?
- За ней присмотрит правительство.
- Даже за "Юманите"?
- "Юманите" ничего не значит. Они так часто кричали "Караул!", что теперь на них и внимания никто не обратит. Им самим это отлично известно, потому коммунисты и решились выйти на вас.
- А все эти люди, которых сегодня допрашивали, - есть от них польза?
- Допросы - чистое очковтирательство. Если что интересное и всплывет, мы все равно этим не воспользуемся, - Баум скорбно покачал головой. Считайте, что это хорошая практика для моих ребят - вот и все.
- Пойду, - я поднялся, - Надо поспать. - Мы пожали друг другу руки, Спасибо за все.
- Благодарить не за что, мы должны друг другу помогать. Приятно было сотрудничать. Только лучше бы вы мне сразу рассказали о Брансоне и Жюле Робертоне - вместе мы бы придумали какой-нибудь удачный ход.
Я проспал до двух, в три пошел в "Скриб" - любимый бар Артура. Он был там.
- Все кончено, дело закрыто, - сообщил я ему.
- Получил все, что хотел?
- Вот именно. Если я и правда что-нибудь хотел получить. Семь трупов и ничего не удалось добавить к счастью всего человечества. Ну и с французами я обошелся не совсем так, как хотелось бы.
Артур проворчал:
- Зато французы тебя утешили. Может, и шрама не останется.
Мы выпили и долго молчали.
- Милая была девочка, - сказал, наконец, Артур, глядя в свой стакан. Блестящее воспитание.
- Да черт с ним, с воспитанием. Просто она была милая...
- Понимаю твои чувства, старина.
- Нет, не понимаешь. Как я посмел быть таким самонадеянным, как посмел её жизнь поставить на карту. Только собой я мог рисковать, только собой. И я, идиот, ещё считал себя профессионалом!
- Все ошибаются, старина.
- Не повторяй банальных слов, Артур!
Я допил свой стакан, положил ему руку на плечо:
- Спасибо за помощь. И прости, что так и не рассказал тебе всю эту историю.
Из бара я отправился прямо в аэропорт Шарль де Голль. Купил внизу, в зале ожидания открытку с видом Эйфелевой башни и отправил Ариане Бонтан. "Репортаж закончен, - написал я, - Знаю все ответы на все вопросы. Но, думаю, вам это теперь ни к чему. Спасибо вам обоим".
Объявили мой рейс, и я поспешил по космического вида переходам в зал отправления.
ГЛАВА 26
Все мы уязвимы так или иначе, хоть и строим из себя крепких парней. Только у психопатов броня непроницаема.
Я обрушил свое горе на Отто Фельда - человека, чья специальность выслушивать других.
- Похоже, я обречен на поражения, - сказал я ему. - Даже если добиваюсь успеха, он оборачивается против меня. Ну закончил я блистательно дело Маршана - кто меня убедит, будто это великое достижение?
Пухлое лицо Отто хранило полную невозмутимость.
- Семь трупов, - продолжал я. - Семь смертей - и все, как одна, бессмысленны. Не нужны никому.
- Объясни.
- Французы это с самого начала поняли. Они предвидели скандал - и что же? Постарались притупить его, чтобы избежать ещё большего скандала. А мы что сделали? Охотимся за фактами, копаем, раскапываем старые грехи и страсти, убиваем нескольких людей и добываем, наконец, истину. Что дальше? Ужасаемся этой истине и приходим к тому же, с чего начали французы, стараемся её похоронить.
- А ты циник, приятель.
- Ну и что? Циникам легче встречать удары судьбы.
- Что ты имеешь в виду?
- Ну взять хотя бы Маршана. Герой Сопротивления. Но влюбился - и эта любовь погубила его, он стал предателем. Он мог бы и не согласиться сотрудничать с гестапо - мало кто тогда на это шел. Мог бы умереть тогда же в концлагере Фресне или в Освенциме. Принял бы мученическую смерть за Францию. Но угроза нависла над любимой женщиной - этого он не вынес. Всю оставшуюся жизнь он эту самую Францию предавал. А ведь человек был тот же самый - ни хуже, ни лучше. Просто он когда-то сделал ошибку - влюбился...
- Это была не ошибка, а несчастный случай, - покачал головой Отто.
- В Париже я и сам был на волосок от несчастного случая, - сказал я.
- Профессия такая, - раздумчиво сказал Отто, - Не такие мы люди, чтобы всегда поступать правильно.
Некоторое время спустя я прочитал вдоль и поперек протоколы НАТО десять страниц, которые достал мне один приятель. Особого накала страстей в них не было, но кое-что любопытное я нашел: "Председатель комитета безопасности заявил, что получил от директора ФБР сообщение о советском перебежчике. Некий Леонид Серов, третий секретарь советского посольства в Вашингтоне, прежде работал в Париже. Признался, что занимает высокую должность в КГБ и располагает важной информацией, касающейся государственной безопасности Франции. Допросы перебежчика начаты. Директор ФБР будет держать французское правительство и комитет безопасности НАТО в курсе дела."