Что до нижеприведённых статей — то, написанные в последние три года, они, к сожалению, актуальности не утратили. Я прочитал их сегодня с тем чувством, будто вчера вечером написал: они тёплые и слегка наэлектризованные.
Посмотрим, что будет с ними, скажем, года через три.
Книгу эту я поначалу хотел назвать «Юный, злой, левый». Потом подумал, что её можно назвать «Старый добрый консерватор». В России это одно и то же.
В итоге назвал так, как написано на обложке.
Скажу о том, о чём верней смолчать
Русская душа — понятие ругательное. Если хочешь прослыть чудаком, а то и дураком — с болью, всерьёз говори про русскую душу или русский характер.
У Сергея Есенина была такая, почти уже непоэтическая строчка: «Я люблю Родину. Я очень люблю Родину». Размер сломан: душа безразмерна.
Если сегодня такое сказать — пожмут плечами, скажут шёпотом: «Наверное, на зарплате», — и кивнут головой в сторону невидимого за снежной мгой Кремля.
Русская душа боится говорить вслух, не хочет принимать решений. В России все глобальные решения принимают природа, поэзия, география.
Но неправда, что в России всё размыто, невнятно.
Напротив, у нас всё очень ясно: зима, весна, лето, осень. Времена года — не перепутаешь, не в Греции. Вот валенки, вот калоши, вот босой пробежался, вот пора резиновые сапоги натягивать, а то грязь до горизонта.
Русская душа живёт тихо, как картошка в подполе, никого не учит жизни.
Мне случается бывать за границей, и, едва приезжаю в чудесный Париж, мощный Берлин, непостижимый Рим, великолепный Нью-Йорк, преисполненный достоинства Лондон или даже в печальную, очаровательную Варшаву, сразу начинаю что-то объяснять местным про свою страну. То есть не я первый начинаю — это они спрашивают, мне приходится отвечать.
«Ну что у вас там с этим? — спрашивают. — Ну что у вас там с тем?»
Что, мол, кран не завернули, опять лужа. Да там всегда была лужа, говорю.
А что настроили там опять, тюрьму, что ли? Не знаю, говорю, может, и тюрьму.
Россия всегда как бы виновата. Даже если, скажем, в Грузии что-то разошлось по шву, или на Украине не срастается, — наша вина.
Антарктида, Азия, какая-нибудь Америка — всегда может русский след найтись, всегда можно с русского спросить.
С одной стороны, есть внутри радость, что о нас беспокоятся, о нас думают, нас, можно сказать, жалеют.
С другой стороны, вот вы представляете себе такую ситуацию: приехал к нам француз, мы пошли его встречать, и с ходу спрашиваем: а что, мол, лягушатники, за разврат вы устроили там у себя?
«Какой разврат?» — спрашивает озадаченный француз.
Мы ему: «Известно, какой. Отвечай давай, что происходит».
Француз виновато улыбается, смотрит по сторонам — может, кто знает ответ, — а мы ему: «Чего умолк?»
Нет, здесь такого быть не может. Никто не спросит с француза, с португальца, с хорвата или даже с немца ни за что.
Нет у нас ни вопросов, ни ответов.
Русский может проявить браваду, но и то — спьяну, или если раззадорят.
Иногда толпа выйдет за околицу, но, глядь, и уже обратно торопится.
В целом же Россия никуда не движется, у нас всегда XVII век, как нам сказали. Либо движется к тоталитаризму, который других отчего-то всегда пугает больше, чем нас. Либо она просто в тупике.
В общем, если все три ответа объединить, то Россия веками стоит на месте в тоталитарном тупике.
Естественно, её зовут оттуда уйти: к нам, к нам, иди к нам, на нашу лужайку, выходи из тупика, у нас тут травка, бадминтон, сейчас принесут десерт.
(Как будто Россия, по меткому замечанию философа Владимира Бибихина, «имеет только одну идею: выровняться с Западом», от которого отстала, отстала, отстала, — Россия, ты видела ведь, как чех вырвался вперёд? венгр? румын? голландец? эстонец? испанец? что значит «не видела»? присмотрись, корова!)
Но Россия никуда не спешит, пасётся, как на привязи.
Соответственно, если сама страна не движется, то и русская душа переживает многие сложности. Она либо ещё в младенчестве, либо уже раба. Такое вот небывалое сочетание. Только родилась, но уже отупела, сникла, сдалась.
У русской души всегда есть обязанности: выйти на свет, соответствовать санитарным нормам, выучиться манерам, а если вдруг заговорила — заткнуться наконец.
Прав гораздо меньше: «едва вошла — уже наследила», «мы знаем, к чему ты клонишь» и прочее, прочее, поэтому какие ещё права, сначала научись вилку держать. Уже тысячу лет держит вилку, а всё равно не верят в то, что умеет её держать, — так и хочется этой вилкой ткнуть в кого-нибудь со зла.