Так и есть, никто не спорит.
(Самим дороже обойдётся — спорить.)
Но несколько замечаний, никому ни в ущерб, мы всё-таки попробуем сделать.
Если империя существует хоть сколько-нибудь продолжительное время — она должна проявлять чудеса веротерпимости, спокойствия и просто необычайной толерантности, даже если самого́ этого слова не знает вовсе.
Названия болезням (или лекарствам) придумывают те, кто заболели сами.
Если в России никогда не существовало слова «толерантность» — это не значит, что не было её самой.
Если кто-то слишком много говорит о толерантности, есть смысл заглянуть ему в личное дело. Или в историю болезни.
Сам факт долгосрочного существования империи — наилучшее доказательство того, что на соседа тут издавна смотрят спокойно: живёт и живёт.
Да, всякое бывало, но мы всё-таки будем говорить в целом, не размениваясь на частности. Знаю, что на каждое моё слово у кого-то найдётся в запасе история: «…а вот у меня сосед», или «…знаем мы, какие вы соседи». Но, чтобы не увязнуть в подробностях и договорить до конца, нам придётся обобщать.
Даже в Древней Руси попавшего в плен чужака не делали рабом навечно, но, согласно удивлённому свидетельству Маврикия, после определённого времени предлагали ему убраться за выкуп восвояси или «остаться на положении свободных и друзей»!
Русскому человеку издавна льстит, что нерусский человек работает с ним, в общей нашей стране, делит его славу и его горести.
Листал вчера детскую энциклопедию географических открытий (сыну подарили на день рождения), снова испытывал это чувство. Беллинсгаузен Фаддей? Наш, русский, первооткрыватель! (Остзейский немец родом из Эстонии.) Беринг Витус? Наш, русский, первооткрыватель! (Датчанин.) Да и Ермак тоже — много вы знаете русских людей по имени Ермак?
«Я русский! Какой восторг!» — говорил гениальный полководец Александр Суворов.
Какое счастье, что этот восторг может быть заразительным.
Немного эфиоп Пушкин, чуть-чуть шотландец Лермонтов, полутурок Жуковский, отчасти немцы Блок и Брюсов — да ради бога. Это не показатель того, что русские сами ничего не умеют, а показатель того, что русским быть заразительно. Багратион, Брюллов, Гоголь, Рокоссовский и сотни сотен других — тому порукой.
Но если наши, выходцы из России, составили едва ли не четверть создателей и легенд Голливуда — нам тоже не жалко, берите. У нас ещё много.
Все желающие войти в нашу цивилизацию — входите и располагайтесь, все желающие выйти — давай, до свидания.
Вы скажете, у всех так? Полноте вам.
К большинству народов на земле не пожелал причислить себя ни один шотландец, поляк или грузин.
Потому что они — не имперские народы.
Очень серьёзная часть народов чуть что самозабвенно перечисляет своих соотечественников (отчего-то, например, писавших на русском языке или воевавших за Россию) и тащит их в собственные святцы вопреки здравому смыслу.
Это тоже не имперские народы, хотя и рачительные.
Есть страны, где чужой никогда не станет своим; самый лёгкий пример — Япония. Великая страна, мы все это понимаем. Гениальный народ, во многом нам — не чета. Но с толерантностью даже в европейском понимании там как-то не очень. Вместе с тем Япония всегда хотела быть империей. Однако с таким подходом, знаете ли, далеко с островов не уедешь…
С недавних пор мы с вами познали множество других примеров: у нас под боком целый рассадник суверенных, на века или временно отделившихся стран, где того же самого русского человека на порог не пустят в качестве весомой или даже почти невесомой административной единицы. «Мы сами, мы сами». Ну, давайте сами — ваше право.
Просто и такие народы тоже империй не строят.
Это не хорошо и не плохо, тоже мне достоинство — строить империю! Забор вон лучше постройте… Это просто такая черта характера, особенность физиологии, которая у кого-то имеет место быть, а у кого-то — нет.
Выпивал как-то за одним кавказским столом с представителями ряда местных народов. В определённый момент один из уважаемых людей встал и поднял тост примерно следующего содержания: Бог знает, что делает, — имперским народом становится самый добрый народ, а вот если бы мой народ и лично я стал бы имперским народом сегодня, и вся сила бы разом оказалась в моих руках, то завтра же я бы перерезал всех, кто собрался за этим столом.
Кавказ — сложная штука, в том смысле, что говорить там могут одно, а думать при этом чуть иначе, но сказал он всё-таки именно так, как сказал, и весь стол радостно и гортанно захохотал; и я, в том числе, тоже посмеялся, потому что тост, в конечном итоге, был за меня.