Имперский человек не жаден — у него всего полно.
По этой причине он порой неряшлив. Кинул пустую бутылку — её ветром укатило до Урала, там где-нибудь потеряется. Сносил лапоть — выбросил в окно, там всё равно бурьян начинается, который под Архангельском сходит на нет, мало ли там других лаптей лежит.
Хоть вы зубы сточите, доказывая, какой ленивый и грязный русский человек, — но езжайте в деревню поволжских немцев, и увидите там тех же русских людей: их русская природа перемолола, и переодела в телогрейки, и подарила суровый и чуть лукавый взгляд, и ещё бодрый матерок, и ещё покосившуюся калитку.
…не жаден имперский человек в первую очередь до своей жизни — ибо что его маленькая жизнь стоит на этих огромных просторах.
Европеец понимает, что его мало, и если он не сбережёт свою жизнь, чтоб на его малой земле осталось кому быть, то земля его опустеет. Тем более они там бок о бок живут и все друг друга знают. «Меня убьют, Ганса погубят, Христиана порешат, Андерсена завалят — кто останется тогда?»
Имперский человек, поселившийся в Евразии, уверен, что тут ещё кто-нибудь есть, кроме него, даже если никого уже нет. Как же нет — когда тут столько места, наверняка кто-нибудь должен быть!
Русскому человеку иной раз никого не жалко, но в конечном итоге спасает и даже отчасти оправдывает его лишь то, что в первую очередь ему до самого себя дела вообще нет.
Последние времена мы часто рассуждаем о «безусловной ценности человеческой жизни» там, в Европе, и здесь, у нас, но мне куда более важным кажется неведомое там понятие «смешная ценность собственной жизни».
Пока там воспитывали чувство неизмеримой ценности существования каждого человеческого индивида, здесь — не государством! не опричниками! не басманным судом! а самой природой, чувством огромного воздуха и нетронутого простора, — воспитывалось чувство, что жизнь — моя собственная жизнь — стоит чуть дешевле ломаного гроша, поэтому — чёрт бы с ней.
Кажется, сейчас начались обратные процессы — мы на глазах дорожаем, ценность наша, непонятно, правда, за счёт чего, прёт как на дрожжах, каждый из нас весит как воз с серебром, вместе с лошадью, которая этот воз тащит, и быком, который к возу привязан.
Да что мы сами — наши желания сегодня весят больше, чем в иные времена весили целые деревни со всеми их жителями.
Но мы сегодняшнего человека, особенно горожанина, особенно обитателя мегаполиса, не обсуждаем, а то уйдём от темы далеко и не вернёмся уже.
…русского человека — читай, имперского, — воспитали и создали дикие пространства и недосягаемость горизонта.
Только невозможность послать вестового из Петербурга на Аляску заставила нас от Аляски отказаться. Но вообще, я серьёзно говорю, вы вспомните, чем была Россия в XIX веке — и чем, скажем, Канада. Если б мы из Аляски двинулись дальше — Россия могла бы заканчиваться под Нью-Йорком. Или возле Никарагуа.
Может быть, даже хорошо, что этого не случилось: империя должна жить кучно, желательно на общей суше, а то получатся Испания с Португалией.
Мы — несмотря на то, что заселяем самую большую территорию от края и до края, — живём кучно и пребываем друг с другом в прямом родстве. Люди в Архангельске и люди в Астрахани, люди в Брянске и люди в Южно-Сахалинске — похожи как братья. Они и есть братья.
Немцы на разных концах Германии, итальянцы на разных сторонах Италии и испанцы в разных областях Испании различаются куда сильнее.
Имперская идентичность — есть, именно о ней мы и говорим.
…несвобода русского человека — блеф.
Европейский человек научился жить под присмотром царя и с царём договариваться о своих правах. А русский человек научился жить без царя в голове.
По мне, так это поважнее будет.
Европейский человек знает, как, где и на что он имеет право, но царь у него поселён в мозгу раз и навсегда. Русский человек знает, что он ни на что права не имеет, и подчиняется, когда ему велят пойти туда-то и принести то-то, но голова-то, голова — свободна. В голове — ветер, среднерусская возвышенность, степь, Сибирь, Камчатка, Сахалин, евразийский сквозняк, хрустальный мороз…
Жестокость русского человека — тоже тот ещё миф. На территории Европы жили десятки славянских племён — большинство из них истребили поголовно. На территории России — кто жил, тот и живёт, никто не затерялся. В одном Приволжском округе — сто народностей.
А Россия ведь может перевернуться на другой бок, свалить целую страну в море и не заметить. Или три страны сразу.