— Нет, старик! Не надейся напрасно! Я не смогу остановить их. Даже дворовая собачонка норовит укусить хозяина, если тот попытается отобрать у неё кость…
— А ты, я смотрю, идёшь всё дальше, землячок? — Вазген внимательно посмотрел в глаза Сербину. — Всё не складываешь крылышки? Ой, гляди, опалишь об огонёк!
— Это уж, как Бог положит, — спокойно ответил Сербин.
— Да-а, — протянул Вазген. — Интересный ты типок. Интересный… Знать бы, чем оно кончится, твоё упорство…
— А разве ваше положение лучше? — спросил Сербин. — Вас слишком много, чтобы долго прятаться. Одному скрыться легче, чем четверым, не так ли? Вы начали терять бдительность. То тут, то там находятся свидетели, которые сообщают милиции приметы каждого из вас. Вас сейчас ищут по всему побережью. Ваши фотороботы показывают по телевидению…
— Ну, хватит, Сербин! — Вазген впервые показал зубы. — Хватит! Тебе не удастся вывести меня из равновесия!
Он вышел из столовой, хлопнув дверью так, что с потолка посыпалась штукатурка.
— Вы его всё-таки вывели из себя, — тихо, почти шёпотом сказала Дарья.
Глава 9
Сербин вошёл в свою комнату и встал к окну, задумавшись. На землю тихо опускались сумерки цвета сирени, какие бывают только в приморских краях. Орали, стараясь перекричать друг друга, цикады…
Сзади скрипнула дверь, впустив струю воздуха, колыхнувшую прозрачную тюлевую занавеску. Сербин не оглянулся. Он знал, кто вошёл в комнату.
— Что, Вазген, тянет поговорить?
Вазген подошёл и встал рядом, разглядывая пейзаж за окном.
— Идеальное место для того, чтобы незаметно уйти. Ты не находишь?
— Нахожу. Но для меня это неприемлемо.
— Да, знаю я! — Вазген скривил губы в нехорошей усмешке. — Расскажи лучше про Афган.
Сербин удивлённо посмотрел на Вазгена.
— Зачем тебе это? — спросил он.
— Ну, говорят, вы там зверствовали от души?
— Смотря, что ты называешь зверством… Ты хочешь поставить меня вровень с твоими «быками»?
— Примерно так. Хочу понять, чем ты отличаешь зверства в Афгане от того, что сотворили мои, как ты выразился, «быки» в Бестужевке.
Сербин вспомнил Чарикарскую «зелёнку». Воздух над нею был серым и прогорклым от сотен печных дымов, уходящих ввысь и сплетающихся там в серо-чёрную рваную сеть. Афганцы жгли всё, что попадало под руку: тонкий хворост, солярку, автомобильные покрышки, изношенные солдатские сапоги, промасленные комбинезоны танкистов…
— Там тоже была «наркота», — сказал Сербин. — На операции некоторые солдаты предпочитали ходить обкуренными, зверея от афганского «чарса». Говорили, что «чарс» обезболивает, глушит эмоции. Иногда курили даже офицеры, оправдывая это тем, что гашиш сглаживает нервные срывы, которые неизбежно возникают после боевых операций, после потерь среди личного состава… От водки тупеешь, теряешь координацию, а после гашиша, говорили они, тело становится невесомым, и вообще теряет чувствительность. Но потом они просто падали, ощущая боль в каждой мышце…
А по поводу зверств… Когда ты видишь, как солдат выбивает ногой дверь, а оттуда вылетает смуглая рука с кривым ножом и вспарывает ему живот, а он стоит и смотрит на вываливающиеся на землю кишки, и не может поверить в то, что это происходит именно с ним… Тогда уже работаешь на полном автомате: бросаешь в дом пару гранат, а потом влетаешь внутрь и расстреливаешь всё живое. И тебе плевать на то, что в доме могут быть женщины, дети… Многие теряли себя там…
— Я пробовал гашиш, — сказал Вазген. — В университете. Кайф от него, конечно, крутой, но после — зверский аппетит. Жрать хочется постоянно… Но вот беда — если у тебя есть какая-то проблема, то после гашиша она начинает тебя просто убивать, сводить с ума. И я бросил курить гашиш. Никогда больше не употреблял наркотики. Но ты ушёл от темы.
— Я объяснил тебе, что на войне бывает ответная реакция, и иногда не адекватная — злом отвечаешь на зло. Это нельзя поставить в один ряд с убийством ради удовольствия.
— Да ладно тебе! Что и баб афганских не насиловали? И ради удовольствия не убивали? Не верю!
— Хорошо! Я расскажу тебе один случай. Не знаю только, сможешь ли ты понять его правильно…
— Да уж попробую как-нибудь, землячок!
— Трое солдат напились браги, и им захотелось «чарса». Они пошли в соседний кишлак. По дороге встретили старика, который шёл им навстречу. Они заговорили с ним, но он ни слова не знал на русском. За это его ударили прикладом по голове и оттащили в кусты. Добрались до кишлака и зашли в первый попавшийся дом. Из комнаты вышла женщина, и они тут же навалились на неё. Она закричала, и выскочила её младшая сестра. Короче, изнасиловали обеих. И чтобы не оставлять свидетелей, закололи штыками. В доме нашли пакет «чарса», прихватили барана и пошли обратно в часть. Старик в это время пришёл в себя и выбрался на тропу. Увидев его, добили выстрелом в голову. А утром замполит и особист построили роту, и вдоль строя пошёл мальчишка-афганец. И опознал двоих из тех, кто ночью был в кишлаке. Оказалось, что мальчишка всё то время, что они находились в доме, прятался в тёмном углу, прикрывшись какими-то тряпками. Всех троих осудили.