Келвин встал перед ней на колени, обнял руками бедра, целуя их нежную, упругую внутреннюю сторону, мягкие впадины под коленями, нежные ступни покоились в его руках, как в колыбели, и он целовал кончики пальцев с алыми ноготками, а потом, когда она почувствовала, что не может уже больше выносить эту муку, его пальцы проскользнули в маленькие шелковые трусики, нежно стянули их, и он спрятал лицо в нежную, теплую, благоухающую тайну, целуя и лаская губами до тех пор, пока она, дрожа, не стала умолять его остановиться… Она хотела его…
– Любимая, о моя любимая, – простонал Келвин, проникая в нее, – о, Кортни, моя любовь, – шептал он, когда она обхватила его ногами. – Ты сделана из шелка и атласа, – выдохнул он ей на ухо. Она стонала, наслаждаясь его ласками. Дрожа от страсти, он пробормотал: – Боже, Кортни! – и погрузился в волны наслаждения.
Потом, тихонько лежа в его объятиях, она чувствовала себя так, словно ее тело только что вернулось с другой планеты. Каролина знала, что в постели Келвин не был маленьким, растерянным мальчиком.
Он переезжал в ее квартиру постепенно, сначала приезжая, как на прогулку, с изысканным кожаным ранцем, в котором находились самые важные для него вещи: последние фотографии, старые снимки его собачки Бугси, чистое белье и носки, лосьон после бритья «Соваж», хорошо выношенные джинсы и пара кашемировых свитеров.
Как-то в воскресенье, тихо войдя в ее квартиру, он объявил:
– Этому месту недостает кошки! – Следующим вечером он появился, держа тощего серебристо-серого кота, помесь с сиамским, который выскользнул из его рук, как струйка ртути. Кот внимательно осмотрел их ясными желтыми глазами и отправился исследовать квартиру. Наконец-то удовлетворенный, он устроился, уютно свернувшись на софе.
– Он твой, Кортни, – сказал Келвин. – Он будет присматривать за тобой, когда я буду уезжать работать. Я подобрал его у пруда. Его прозвали «космическая сталь» из-за стального серого цвета. Я сам назвал его, – добавил он гордо.
Постепенно в квартире Каролины появлялось все больше вещей Келвина, которые перепутались с ее менее экзотическими пожитками: ракетками, брошенными за дверью после игры, журналами из Италии, Франции, Австрии, почтой, принесенной из его собственной квартиры и повсюду разбросанной в беспорядке, в основном не вскрытой, со множеством марок из полудюжины различных стран. Сгорая от любопытства, Каролина изучала почерк на конвертах, пытаясь определить, была ли это корреспонденция от женщин, но она справлялась с искушением вскрыть конверты и выяснить это. Потом он привез одежду, красивые вещи от лучших модельеров, измятые так же, как и его коллекция старых пиджаков, а среди этого – две дюжины одинаковых пар ботинок от Гуччи и, по меньшей мере, три дюжины рубашек из Парижа, Рима и Лондона. Кроме того, тренажеры, пленки, книги…
Спустя месяц Каролина решила, что на двоих им следует снять квартиру побольше, чтобы там нашлось место и для ее вещей, так же как и для его. И именно она подыскала квартиру, выкраивая время между срочными совещаниями и встречами в офисе. И именно Каролина организовала переезд и нашла время, чтобы обставить квартиру, сделать ее изысканной, благодаря мебели, шторам, лампам и коврам… Это была небольшая английская квартира на двадцать пятом этаже манхэттенского небоскреба, с их огромной, королевских размеров, кровати можно было видеть шпиль здания компании «Крайслер», освещенный, как рождественская елка.
Келвин никогда в жизни не был счастливее. Быть с Каролиной – это так же хорошо и спокойно, как со старым другом, и в то же время вызывало в нем такие яркие ощущения, которых он никогда не испытывал с другими женщинами. У них возникло новое измерение ощущений, и длинными, тихими воскресными днями – обычно единственно свободными и единственными, когда он тоже точно знал, что будет в городе, – они долго нежились и занимались любовью в своей просторной кровати, с полуопущенными шторами, а Космосталь, свернувшись, лежал в ногах. Время от времени они прерывались, чтобы взять кувшин вина для Келвина и тосты и чай для Каролины, и разбрасывали по полу страницы воскресной «Нью-Йорк таймс», после того как прочитывали их. Когда приближался вечер, лениво вставали. Позднее, освеженные душем, небрежно одетые в джинсы и свитера, они шли прогуляться через квартал в маленький французский ресторанчик, чтобы поужинать.
Эти воскресные дни были самыми лучшими в жизни Келвина, и впервые в жизни он был абсолютно уверен в одной вещи: он обожал Каролину Кортни. Она придала смысл его путаной, торопливой жизни. Он чувствовал себя намного лучше, когда был с ней, более уверенно… Ему больше не нужно было думать, что делать дальше, потому что Каролина заботилась о нем, такая же мудрая в делах, как и в жизни.
Когда Келвин находился с Каролиной, он был так же доволен, как кот Космосталь. Только тогда, когда ему приходилось путешествовать, что бывало нередко, он становился беспокойным и неуверенным, и тогда его единственным утешением становился маленький кот, который был с ним.
Соблазн и чувство отдаленности от остального мира – это как романтическое приключение на корабле… Всегда находились молоденькие девушки-модели, и был одинокий Келвин, который жалел самого себя за то, что разлучен с Каролиной, а они казались такими хорошенькими, и он наслаждался сексом и тем, что мог им дать.
ГЛАВА 16
Следуя указаниям Данаи, Гектор обесцветил волосы Галы, придав им оттенок а-ля Монро, очень коротко постриг их на затылке, оголив шею, которая стала выглядеть еще более! длинной и хрупкой. На макушке волосы были немного длиннее, образуя неровное обрамление, которое завершалось несколько продолговатой верхушкой, казавшейся в свете солнца пушистым серебристым облачком. Зато виски были оформлены строгой прямой линией, уложены назад с помощью геля, что придавало прическе взаимоисключающий контраст, и венцом его творения стала Гала в облике денди двадцатых годов с очень светлыми волосами.
– Надень на нее фрак, и будет очень сложно определить, кто она – юноша или девушка! – сказал он Данае торжествующе.
– Блестяще, Гектор! – воскликнула Даная, с одобрением осматривая ее. – То самое, что я хотела получить.
Гала озабоченно смотрела на нее из ореола своей новой прически, радуясь тому, что Даная оказалась довольной. Она бы обрила голову, если бы Даная сказала, что это необходимо, – ей так хотелось угодить ей, сделать все, как положено… Она отдала бы все на свете, чтобы добиться этого успеха для Данаи…
– Хорошо, Гала, теперь я покажу тебе, что придется демонстрировать, – объявила Даная. – Пройдем-ка туда.
Упакованное в свертки, на рабочем столе студии лежало нижнее белье Броди Флитта, и Даная развернула некоторые, чтобы показать Гале.
– Хорошо, – добавила она, – давай посмотрим на тебя в этом. – Она вытащила пару трусиков, точно таких же, как у-образная модель для юношей, только эти были из лилового шелка. Короткая, подходящая по цвету рубашка, напоминающая купальник, с широкой проймой, которая открывала плечи, и Гала с сомнением взяла костюм. Между тем Даная вынула мужскую версию такого костюма, выполненного из белого хлопка, мягкого и тонкого, как шелк. – Это костюм Келвина, – сказала она.
– Кто это – Келвин? – смущенно спросила Гала.
– Келвин – парень, с которым ты будешь делать эту работу, – отозвалась Даная, роясь в стопках белья.
– Келвин Дженсен – лучший манекенщик, Гала. Тебе повезло, что ты начинаешь работать именно с ним, – вмешался Гектор. – Кроме того, он отличный парень.
Тала одобрительно взглянула на белье, а потом на Данаю.
– Я не знала, что буду работать с мужчиной, – вспыхнув, сказала она.
– Ты будешь работать всего лишь с еще одной моделью! – выпалила Даная. – И если он может раздеваться перед камерой, то и ты сможешь.
– Да, да, конечно… Я пойду надену это, – пробормотала Гала, поспешив в уборную.
– Она немного застенчива, твоя новая курочка, – заметил Гектор, полируя ногти.
– Она справится с этим, – спокойно отозвалась Даная, – по крайней мере, я надеюсь, что она справится с этим. Подумай сам, Гектор, ей лучше бы справиться с этим как ради меня, так и ради себя самой.