Выбрать главу

Получив известие о смерти Моро, я твердо решил в свою ближайшую берлинскую поездку первым делом наведаться к летучим собакам, невзирая ни на какие обстоятельства и связанный с этим риск. И вот меня направили сюда, на эти груды развалин. В небе на востоке от города повисли клубы дыма, воздух дрожит от разрывающихся повсюду бомб, поблизости слышны выстрелы, на тротуаре валяются вырванные с корнями деревья, ворота слоновника сгорели, на земле — помятая табличка «Место выгула для Мертвых Голов», клумбы разрыты, вдоль дороги торчат обугленные пни, коллекционный экземпляр — немецкий голубь с оттопыренным поврежденным крылом пытается отползти к запущенным цветникам.

В пруду плавают мертвые утки. На скамейке в сквере неподвижно сидят, подпирая друг друга плечами, два раненых солдата, давно уставшие воевать, на коленях у одного — автомат. Пустые взгляды направлены в небо, но вот человек шевельнулся и стал заваливаться на бок: оружие сползает, грузное тело с безжизненно повисшими руками как мешок оседает на землю, увлекая за собой другое.

Освещая путь зажигалкой, спускаюсь в ночной подвал; колышущиеся тени. Должно быть, работники зоопарка отсиживались здесь во время налетов. Навстречу бросается летучая собака, проносится в темноте прямо над моей головой и устремляется к выходу, где, сбитая с толку весенним светом, начинает отчаянно метаться и вскоре исчезает. Вольер, по всей вероятности, открыт, и чем ближе пламя зажигалки к клетке, тем сильнее ужасное подозрение. Следующий шаг, тихий хруст. Присаживаюсь на корточки: передо мной остов маленькой грудной клетки с чисто обглоданным позвоночником. Освещая пол, нечаянно подпаливаю кусочки шкурки, потрескивают волоски. Вот оторванное крыло. Летательная перепонка. Черные несъедобные остатки. Неподалеку голый череп с огромными глазницами. И мрак. Зажигалка погасла.

— Еще у кого-нибудь есть новости от Вервольфа? — Папа говорит с улыбкой, но видно, как он мучается. Вервольф теперь его главное дело. Вот опять вышел и расспрашивает людей в коридоре. Целыми днями составляет радиограммы для Вервольфа. Говорит, Вервольфу нужна пища, папа рыскает кругом и собирает у взрослых идеи, надеясь услышать что-нибудь стоящее. Призывает всех на подвиги. Если маме что приходит в голову, или секретарю, или даже фройляйн из приемной, он старается сразу записать. Раньше папа никогда не обращался к фройляйн за советом.

— Вервольф, да, Вервольф сейчас наша большая надежда. Выгрызть, всё в корне выгрызть, — говорит папа. Он имеет в виду кабели, географические карты и таблички с названиями улиц: все должно исчезнуть, чтобы враг в нашей стране не сориентировался.

На этом поприще Вервольфу есть где разгуляться, считает он. Тут он может браконьерствовать по своему вкусу. Вервольф только тогда успокоится, когда отгрызет врагу уши.

Что папа хочет этим сказать? Что Вервольф — это оборотень, получеловек-полузверь из страшной сказки?

— Нет, — говорит папа, — Вервольф — это партизан. Его радиостанция вещает с той территории, на которую уже вторгся враг.

— Не морочь детям голову. Радиовещание ведется из окрестностей Берлина. Все остальное выдумки.

— Лучше сказать — поэтические вольности. Информация в том виде, в каком ей надлежит быть. — Папа разочарован мамой. — Ты не понимаешь, что наши радиограммы должны стать правдой. Ты не понимаешь, что мы посылаем их в эфир, чтобы там, на фронте, Вервольф непременно превратил наши сообщения в достоверный факт? Каждая полученная от нас информация претворяется Вервольфом в жизнь, если, конечно, подана в соответствующем тоне, с верой и пылом, если сформулирована интригующе, в предельно сжатой манере, изобретенной мной самим для этого особого положения.

Мама пожимает плечами. Папа не унимается:

— Кроме того, каждый немецкий мальчик должен в страхе думать, что он единственный, кто еще не вступил в Вервольф.

Хельмут уставился в пол. Неужели папа на него строго посмотрел? Мама говорит:

— Дети, ступайте лучше к себе в комнату.

Бедный папа. Он так гордится своим Вервольфом. Иногда кажется, что, кроме Вервольфа, вокруг больше ничего нет. Мы закрываем дверь. Родители сейчас наверняка начнут ругаться, а слышать это совсем не хочется. В отчаянии малыши решают помочь папе: подвиги, радиограммы о доблестных делах Вервольфа — вот что ему нужно, вот что ему сейчас совершенно необходимо, тогда скоро все опять наладится. Малыши берут старую школьную тетрадку, она все равно больше не пригодится. Занятия прекратились, тетрадка осталась с прежних времен, в ней много чистых листков. Сестры с братом устраиваются в уголке и начинают сочинять радиограммы для Вервольфа, а заполнив всё до последней страницы, собираются подарить тетрадку папе. Малыши убедили Хильде, что записывать должна она, хотя вообще-то ей не хочется. Сидят и шушукаются: «Вервольф оставляет глубокие раны, Вервольф без устали идет по следу и наносит удар в спину врага».