Выбрать главу

— Ну-ка выходите!

Русский? Он знает, где мы? Сейчас заберет с собой? Где же мама и папа? Где остальные? Почему так тихо? Только не дышать. Еще секунду. Надеюсь, малыши тоже продержатся без воздуха.

— Живее вылезайте!

Шаги совсем близко. Слышно даже дыхание. Громкое дыхание. Собаки начинают волноваться и переминаются с одной лапы на другую. Человек стоит у самой решетки. Сейчас заметит, что клетка не заперта. Мы попались. Дверца заскрипела. Собаки потихоньку оттесняют нас к стенке. Мы отводим глаза, мы не смотрим на дверцу. Собаки расступаются. И он входит, видны его черные сапоги. Он повторяет:

— Вылезайте. Что еще за фокусы?

Вон его волосы. Это Великан, с такой высоты сразу увидел нас за собаками:

— Нашли где прятаться! В такой жуткой грязи.

Перед нами стоит господин Штумпфекер.

И протягивает руки. Хочет задушить? Говорит:

— Пойдемте, дети, вам здесь не место. Мама обыскалась вас наверху.

Мы так напутаны, что не в силах подняться. У господина Штумпфекера действительно ничего плохого на уме? Раз наше укрытие нашли, нужно выходить. Доктор подгоняет:

— Живо наверх, там хоть руки помоете. Ничего же не стряслось, как вас сюда занесло? Сюда, к собакам, такого и впрямь никто не ожидал…

Господин Штумпфекер кивает головой и странно улыбается. Под левым глазом у него дергается большой шрам. Мы стрелой проносимся мимо и летим вверх по лестнице к маме. Та уже стоит в коридоре. К счастью, отделались от господина Штумпфекера. Мама рада нас видеть:

— Да вы как будто задыхаетесь. Неужели так быстро бежали?

— Нам было страшно и хотелось поскорее к тебе.

— Где вы прятались?

— Внизу в клетке у собак.

— Но ведь одним туда нельзя спускаться.

— Мы только хотели позвонить.

— Позвонить?

— Да, вчера телефонист сказал, что сегодня мы можем позвонить. Но опять ничего не вышло, связь с внешним миром прервана.

— Ну-ка садитесь сюда и давайте хорошенько причешемся. Сейчас пойдем прогуляемся по коридорам. Вместе с папой. Он только проснулся, внизу сегодня всю ночь работали.

— А куда пойдем?

— В другой бункер. На праздник к берлинцам.

— Там будут другие дети?

— Я уверена.

— А что за праздник такой?

— Проща… — мама запнулась на полуслове.

В этот момент папа подходил к двери и все слышал; он говорит:

— Ничего особенного, просто люди в бомбоубежище тоже должны немножко порадоваться.

Папа несет корзинку с подарками. Бомбят теперь прямо над нами. Гулять уже давно не разрешается. Все дрожит. Надеюсь, идти недалеко. Свет в длинном коридоре вдруг начинает мигать. Только бы не отключился, иначе мы затеряемся в этом лабиринте. Но мигание не прекращается. Двигаемся очень медленно, целую вечность. Наконец-то попадаем в другое помещение, где нас встречает медсестра. Видимо, рядом лазарет: кругом врачи в халатах. Все испачканы в крови. Вводят раненых, те еле держатся на ногах. У одного нет ушей, вся голова забинтована. Хайде к маме:

— Почему он так обвязан?

Мама молчит. Люди продолжают стекаться, есть женщины и дети. У них измученный вид. Отступаем на шаг назад, хотим спрятаться за мамой и папой. Хильде даже немножко стыдно: мы так хорошо одеты, словно никакой войны нет. Но оставаться около стенки нельзя, нужно сесть с родителями за стол, прямо посередине. Люди разглядывают нас в упор. Теснятся друг к дружке, глаз не сводят, верно, задумали что-то недоброе. Мама шепчет:

— Они рады нашему приходу.

Сначала папа говорит несколько слов, а потом раздает принесенные с собой вещи. Другие дети получают сласти. Мы с неохотой помогаем дарить подарки. Раньше нам нравилось, но сейчас немножко страшно. Из толпы к столу выступает мальчик. Что ему от нас надо?

Ничего. Мальчик просто хочет спеть вместе с нами. К нему пристегнут аккордеон, так можно играть даже с перевязанной левой рукой. У мальчика не хватает двух передних зубов, и, когда он открывает рот, это видно. С первых же аккордов песню подхватывают, ужасно громко, да тут еще взрывы со всех сторон, даже снизу, хоть это и невозможно, бомбардировке нет конца, грохот просто невыносимый, но люди не останавливаются и упорно продолжают петь; теперь уже вообще ничего не слышно, только рты открываются и закрываются.

Мамин шиньон сполз набок. Рыжий пучок, который закрепляется шпильками. Мама лежит в кровати и не хочет выходить из комнаты. Мы видели ее заплаканные глаза. Хотя до этого она сказала, что мы скоро покинем бункер. Сказала, что мы спасемся на самолете. Что он унесет нас из этого города далеко-далеко, туда, где бои давно окончились. Наверное, господин Карнау очень серьезно с ней поговорил и убедил, что пора, наконец, отсюда выбираться.