Но сейчас пение расстраивается из-за глухих стонов, доносящихся из соседней квартиры: ох уж эти любовные игры перед рассветом.
Девочка совсем голая. Тут нет никаких сомнений, хотя видны только обнаженные узкие плечи. Тело до подмышек накрыто светлой парусиной. Голову приподнимают, и парусина с левой груди немного сползает вниз, подбородок слегка заострен, полные неплотно сомкнутые губы, маленький нос, под широкими надбровными дугами — закрытые глаза, длинные ресницы, вздернутые брови и гладкий, без морщин лоб. Как безупречно, как равномерно светится кожа, какой здоровый цвет лица, если бы не синюшные пятна и зеленоватый налет, из-за убранных со лба волос тем более бросающийся в глаза. Темные волосы от самых корней неестественно натянуты, тело, можно сказать, висит на них; рука в перчатке принадлежит работающему в морге солдату, который крепко держит за шевелюру голову мертвой двенадцатилетней девочки, поворачивая ее к объективу на фоне черного фартука, из-за чего фотографируемое лицо кажется еще бледнее.
Шестеро детей в легких ночных рубашках обнаружены на кроватях в отдельной комнате бункера имперской канцелярии. Сегодня она разрушена до основания. И где-то там, под землей по-прежнему лежит плитка шоколада, раскрошенная во время взрывов обломками бетонных стен. У всех шестерых явные признаки отравления. Для опознания тела были перевезены в предместье Берлина — Бух, где размещался отдел контрразведки Смерш 79-го стрелкового корпуса Первого Белорусского фронта, туда же доставили лиц, хорошо знавших детей.
При вскрытии трупа Хельги составлен следующий акт. Внешний осмотр: тело девочки, возраст около пятнадцати лет, хорошей упитанности; в голубой ночной рубашке с кружевами. Рост один метр пятьдесят восемь сантиметров. Объем груди шестьдесят пять сантиметров. Цвет кожных покровов и наружной слизистой бледно-розовый с вишневым оттенком. Со стороны спины тело покрыто трупными пятнами ярко-малинового цвета, не исчезающими после нажатия. Ногти синеватые. В области лопаток и ягодиц кожа в силу давления характерно бледная. На животе вследствие разложения грязно-зеленая. Форма головы вытянутая; волосы темно-русые, заплетенные в косички; лицо овальное, к подбородку заостренное. Лоб чуть покатый. Цвет бровей темно-русый. Ресницы длинные. Цвет радужной оболочки голубой. Нос прямой, правильной формы, маленький; глаза закрыты. Рот закрыт. Кончик языка слегка прикушен. При переворачивании трупа и надавливании на грудную клетку изо рта и носа выделяются сгустки крови и ощущается слабый запах горького миндаля. Строение груди нормальное, соски маленькие, в области подмышечной впадины волосяной покров не обнаружен. Живот плоский. Внешние половые органы развиты нормально. Большие срамные губы и лонный бугорок до верхнего края симфизы покрыты волосами. Девственная плева кольцеобразная. Осмотр внутренних органов: слизистая оболочка синеватого оттенка. Содержимое кишечника как обычно. Матка упругая, длина четыре сантиметра, ширина три сантиметра, толщина два сантиметра. Устье матки щелевидное, закрытое.
В акте указаны косички, но на посмертной фотографии волосы у Хельги распущены. Чьи руки их распустили? Руки патологоанатома в резиновых перчатках?
Вздрогнула первая птичка, теперь проснулась по-настоящему, начинает петь, тут же в ответ с других деревьев раздается щебетание. Ночь подошла к концу, вот он, этот момент. Что можно действительно восстановить по записям? Я много раз прослушал каждую пластинку. Я узнал все голоса, и свой собственный, и голос матери. А может, лучше уничтожить матрицы? Нет, только не это, у меня не хватит духу стереть последние дни шестерых детей, я не хочу уступать их тишине, этих малышей, вечером накануне своей смерти еще слушавших сказку, которую я им рассказывал.
Это было 30 апреля. Последняя запись, последняя встреча. На следующий день к обеду весь воск, вся аппаратура были собраны и частично уничтожены прямо на месте, в бункере. Итогом девяти вечеров, начиная с 22 апреля, стали девять восковых матриц. Раскладываю все по порядку и записываю данные. Но здесь, на кухонном столе, не девять, а десять пластинок. Неужели мы начали 21 апреля? Или в один вечер записали две? Нет, возможность сменить пластинку ночью совершенно исключалась. А вечером 1 мая по распоряжению Штумпфекера я уже делал копии. Или однажды была проведена утренняя запись? На другом аппарате, у меня в комнате? А может, дети, которые знали о моей работе, сами пожелали наговорить в микрофон? Нет, против воли отца ни один бы не осмелился. Ни даты, ни номера. Здесь явная ошибка, запись сделана не мной.