— Только не ломай шпагу,— сказал Фенелон.— Звук ломаемой шпаги вызывает у меня приступы меланхолии и мигрени. Этот звук мне не нравится. Это звук-символ, а я люблю музыкальные звуки.
— Поговори, поговори, Фенелон,— посоветовал капитан.— Знай: это твои последние слова перед мучительной смертью. Поэтому поговори и заткни свою пасть, мой мальчик!
— Молодец! — сказал капитан, когда адмирал сломал свою шпагу.— Скажи нам свое имя, сопляк, и мы тебя повесим.
— Мое имя известно всему миру! — оскорбился адмирал. Он еще шире распахнул свой плащ. Орденов под плащом было видимо-невидимо.— Это меня благодарили мудрецы и монархи,— сказал адмирал.— Моя смерть вызовет международные конфликты и скандалы. Вы не посмеете меня повесить!
— Ты так думаешь? — спросил капитан.— Что ж. Это, к несчастью, лишь твое мнение. И с этим твоим мнением мы тебя и повесим.— И капитан дал знак матросам.
— Тогда я сам,— сказал адмирал.— Гнусная история: папуасы вешают великого адмирала!
— Сам так сам,— не протестовал капитан.— Только намыль веревку шампунью, а то у нас веревки очень ворсистые.
Через минуту адмирал самостоятельно повесился на рее.
— Смешное самоубийство,— сказал доктор Амстен.— Первый случай в моей практике. Юристам и тысячу лет здесь ни в чем не разобраться. Капитан хотел повесить адмирала, но не повесил. Адмирал не хотел вешаться, но повесился. Странная история!
— Да, история каждого государства беспрестанно фальсифицируется в угоду его царю,— плохо расслышал Амстена экзистенциалист и водолаз Ламолье.
— Что будем делать с пленными? — спросил Гамалай.— Я думаю, что пленных не мешает повесить. Я подозреваю, что это совсем не пираты, а переодетые лесбиянки. Если мы их не ликвидируем — разврата не оберешься.
Капитан посмотрел на пленных. Они все еще плавали в воде и тонули.
— Они же тонут,— сказал капитан.— Ты посмотри, как они слабо развиты. Так будем гуманны: опустим их в канатный трюм, пускай они там развиваются.
— Ну, как, Пирос? — сказал капитан.— Что тебе приснилось сегодня, кумир кладбищ?
— Как и каждую ночь — баба. Я провел эту ночь с замечательной женщиной.
— Ну и как? — поинтересовался капитан.
— Все хорошо,— откликнулся Пирос— Нос у нее был холодный, как у собаки.
Пирос, Амстен. Их ссора, их примирение. Любовь Пироса и любовь Амстена.
— Чего вам всем не хватает,— сказал Амстен,— так это любви. Я всю ночь просидел около тебя и молился, чтобы ты не умер. Но ты не умер, о нет, ты проснулся и теперь еще стонешь, расстраивая мои бессонные нервы. Ты пьешь так, будто ты бессмертен. Эх, ты, таблетка.
— Любовь,— сказал Пирос— Это слово применимо лишь к собаке или к женщине, да и то в определен ном смысле. Но у нас нет ни собак, ни женщин. Любовь к человечеству — это абстракция медицины. Лечи меня, доктор, но не надо меня любить. Я и сам себя не люблю. Я хотел стать Посейдоном с трезубцем, а стал пьяницей и поседел в тридцать лет.
— Нет, я буду тебя любить, как и всех, и всем буду оказывать посильную помощь. Вот моя любовь и вот мой долг перед людьми. Хочешь, я тебе расскажу поучительный сон? Как во имя вас всех я отказался от замечательного приключения.
У Пироса были больные и мучительные глаза.
— Расскажи, расскажи,— сказал Пирос— Только если не насчет баб, то молчи.
— Не баб, а девушек,— уточнил Амстен.— Мне приснилось, что я лежу в больнице. Я — дежурный врач и лежу в палате тяжелобольных. Темно, и все лампочки выключены. За окном — рисунки немецких деревьев. Деревья-то настоящие, но как будто нарисованные готическим шрифтом. Мои душевные боли — колоссальные. Я в неизвестном государстве, в больнице, а вы уплыли и все поумираете с похмелья без моего стрептомицина.
— Вот что,— сказал Пирос— Если ты и впредь будешь рассказывать эту новеллу и ни словом не заикнешься о бабе, то не воображай, что я брошусь тебя обнимать. У меня другое воспитание и характер. Нет, миленький, я тебе плюну в морду, и на этом все твое красноречие прекратится.
— Не в морду, а в лицо,— спокойно поправил Амстен.— И в палату входит фрейлина, красота, а не девушка, медсестра из немецких принцесс. Она садится на мою койку. Она обнимает меня и шепчет в мое ухо ласкательные прилагательные. И тут у меня по всему телу начинают биться пульсы. Я обнял ее по верх халата…
— Ты этого не сделал! — возмутился Пирос.
— Именно это я и сделал.
— Поклянись!
— Клянусь всеми фибрами моей души!
— Эх, ты, морская звезда! — изо всех сил возмутился Пирос— Кто же обнимает девушку поверх ее халата! Или до тебя не дошли слухи про эмансипацию женщин и про любовь с первого взгляда? Почему ты не снял с нее халат, вегетарианец?
— Не горячись! — предупредил Амстен.— Не горячись, а то несчастного случая не миновать. Если у тебя еще не было инфаркта, то он не за горами… Пульсы-то у меня бьются, но я никак не понимаю, чего же мне конкретно нужно. А принцесса, видите ли, понимает и ложится ко мне на пружины. «Стой, любовь моя,— предостерегаю я ее,— ведь услышат, ведь в палате нас четверо». «Не услышат,— смеется принцесса,— я им сделала такую инъекцию, что, к счастью, они совсем не проснутся». «Что же это получается и что у нас получится?» — спрашиваю я. Я чувствую себя физически хорошо подготовленным для объятий, но я еще не продумал, как это выглядит с нравственной стороны. «Нравственную сторону оставь пока при себе,— говорит красавица.— А ты лучше посмотри теперь, как я прелестна». И она включила свет. Все трое моих товарищей спали: Их лица были залиты свинцом. Это, безусловно, был их последний сон. На моей койке сидела девушка неописуемой красоты. Если бы я был Рубенс, я умер бы от душевного потрясения. Но я не был Рубенс. «Да,— сказал я.— Твое тело действительно имеет преимущества перед остальными телами. Но оно состоит из тех же самых веществ, что и тела этих трех тяжелобольных, которым ты сделала смертельную инъекцию. Почему ты это сделала, моя дорогая?» «Ах, мой любимый,— сказала она с обольстительной девичьей гримаской,— это же не убийство, а лишь устранение помех. Я люблю тебя, а они уже мертвы. Давай мы поплачем чуть-чуть по поводу их безвременной кончины, а потом предадимся любви и наслаждениям. Мир мертвым и слава любви!» Но я попытался объяснить ей истинное положение вещей: «В состав твоего тела входит более семидесяти химических элементов, и главные из них — кислород, водород и азот — около 96 процентов веса организма, затем идет кальций, калий, фосфор, сера, натрий, железо, магний, хлор и кремний. Это — макроэлементы. Медь, марганец, кобальт, цинк, бром, барий имеют тоже немаловажное значение для развития твоего организма. Это — микроэлементы. В состав твоих белков входят азот, сера и фосфор в небольшом, но достаточном количестве. Есть у тебя еще углеводы и все их моносахариды, дисахариды и полисахариды — глюкоза, фруктоза, манноза, лактоза, крахмал, гликоген. Ты поняла теперь, какое богатство ты уничтожила в этих трех трупах?» «Теперь я все поняла,— сказала девушка, раздеваясь уже до нитки.— Но ведь и ты понимаешь, что в природе ничего не исчезает и не появляется вновь, а все переходит из одного состояния в другое. Они уже перешли из одного состояния в другое, давай и мы последуем их примеру: давай перестанем заниматься основами биологии, а ляжем и поцелуем друг друга. Я люблю тебя, и это наша единственная ночь. Завтра ты проснешься на своем «Летучем Голландце», а я что буду делать, скажи, пожалуйста? Критиковать Гегеля или цитировать Шопенгауэра?» И она обняла меня. Теперь у нас вместе бились все пульсы. Но у меня настолько сильно развит гуманизм, что я все же попытался до конца объяснить ей всю несовместимость ее дивной любви и некрасивого поступка. Я продолжал свое обстоятельное объяснение: «Я различаю в твоем теле два типа нуклеиновых кислот: рибонуклеиновые и дезоксирибонуклеиновые. А жироподобные вещества-липоиды! А ферменты! Теперь ты понимаешь, что это у тебя за любовь такая, или не понимаешь? Почему для того, чтобы лежать на пружинах со мной, необходимы эти три трупа? Нет между вами никаких различий!» — «Ошибаешься! — разъярилась принцесса.— Еще какие различия! Ты эгоист и лгун, почему ты фальсифицировал все химические составы? Почему ты не упомянул ни слова об ультрамикроэлементах? У меня еще есть йод, никель, свинец и мышьяк! А золото! Ты знаешь, что в женских волосах больше золота, чем в мужских? Я более драгоценное существо!» Насчет золота я и не подозревал. Это открытие меня потрясло!