— Вот и прелестно. Ты выпьешь две бутылки бренди и через полчаса разгадаешь страшную тайну своего секрета. Подумай, шарик, перспективы-то какие!
— Пьянство — это не род деятельности.
— Еще какой род! Что бы делали на нашем корабле, если бы не пили? Ты только послушай: какие мы по пьянке выдаем парадоксы!
— Но парадоксы — это не жизнь.
— Правильно. Жизнь — это парадокс.
— Жизнь — это полезная деятельность организмов. Перестань, Пирос! Круг твоих умозаключений порочен.
— Непорочна только невеста мертвеца.
— А если я непорочен, значит, я — невеста мертвеца? — Дании выхватил кольт, его голова — маленький шар — закрутилась, а лицо обрюзгло.
Пирос взял Дания за верхнюю пуговицу мундира. Теперь закрутилось и туловище Дания — большой шар. На пуговице мелькнул контур «Летучего Голландца» .
— Слушай,— сказал Пирос— Жизнь — это не только полезная деятельность. Это еще и драгоценность, которая все время висит над пропастью на паутинке. Не дуй на паутинку, Дании.— Пирос взял у Дания кольт.— Кольт, — сказал Пирос,— это лишь продукт деятельности человека.— Пирос взял Дания рукой за горло. Теперь голова Дания вертелась в одну сторону, а туловище в другую.— Рука моя,— сказал Пирос,— это родоначальница всякого труда. А согласись, не так уж трудно взять тебя за горло. Если ты еще раз при мне обнажишь кольт, чтобы доказать мне первородность своего мнения, то от твоей глотки останутся только позвонки для детской игры в кости.
— Ползи, моллюск! — сказал Пирос.
— Смешно! — сказал капитан. На его лице вспыхнул румянец гнева.— Мы плывем к счастью и ни с того ни с сего какая-то сволочь начинает играть на гитаре, не понимая, что жизнь и так полна опасностей.
Капитан много лет не был в машинном отделении, поэтому он решил, что гитарист — именно там.
По вертикальному трапу капитан спустился в машинное отделение.
Моторы не шумели. Но за гофрированной дверью раздавалась совершенно немыслимая стрельба. Кто-то стрелял.
Капитан открыл дверь и отпрянул. Не испугался. В трусости капитана мог уличить лишь сам трус из трусов, да и то не вслух, а в своей трусливой душонке. Все знали наверняка — их капитан храбр, как царь Спарты Леонид. Но за дверью, в кромешной тьме, по горизонтали вращался большой светящийся круг — карусель из трассирующих пуль. Пули шумели.
— Что это за галиматья? — спросил капитан.
— Машинное отделение,— растерялся малютка.
— Да, уж это не плантации какао. Что делает наш радист в машинном отделении?
— Мой брат был мотористом.
— Что-то не слышу я ни песни моторов, ни гула.
— Мой брат замуровал моторы много лет назад и оборудовал здесь лабораторию для опытов.
— Красота! — сказал капитан с нескрываемым восхищением. — Кому же я много лет командую «Полный вперед!»?
— Если ты командуешь, следовательно, кто-то исполняет команды.
Это я и без тебя знаю. А ты? Ты играешь на гитаре, не так ли? — провоцировал капитан.— Скажи, что это не кольт, а замаскированная гитара, и я тебя прощаю за такое чудесное изобретение.
— Я? Я стреляю.
— Не прикидывайся лимонной корочкой, ты, обормот! — рассвирепел капитан.— А я тебе говорю, радист Эф: кто тебе разрешил?
— Это не я,— взмолился Эф,— это мой брат. Эф думал, что капитан думает, что это он, Эф, преступно замуровал моторы. Вот почему Эф отнекивался. Но капитану было наплевать на моторы, он разыскивал гитариста.
— А ты мне не «тыкай»! — такими обидными словами капитан оскорбил Эфа. И спохватился: — А что, твой, как ты утверждаешь, брат, это он играл на гитаре?
— Да нет! — еще сильнее разволновался Эф.— Не играл он! А моторы — это он замуровал! Мало того, что мы плывем без рулевого, но мы плывем и без моторов! — беззастенчиво расхвастался Эф.
— Где же он, как ты его называешь, брат? Не вижу я никаких признаков того, что ты называешь братом.
— Он умер.
— Так уж и умер! Как это он ухитрился, а мы не знали?
— А вот так,— вдохновился фарфоровый человечек.— Он стоял на этом месте…— Эф поставил капитана на это место.— Он стрелял из кольта вот в эту точку…— Эф показал кружочек на бетоне, нарисованный красным мелом.— Стреляй,— сказал Эф голосом, полным пафоса,— Стреляй,— закричал Эф не своим голосом,— мой брат стрелял!
— Не попал, капитан,— чуть не плакал Эф,— о, если бы ты попал!
— А если бы? — полюбопытствовал капитан, и Эф был благодарен капитану за любопытство.
— Ах, капитан! — воскликнул оживившийся Эф.— Я работаю в нищенских условиях. У меня нет ни лаборатории, ни специального оборудования, ни ассистентов, ни персонала! Если бы ты попал в эту точку,— лицо у Эфа стало совсем фарфоровым, как у школьницы, которая впервые разговаривает по телефону с популярным артистом экрана,— если бы ты попал в эту точку, то пуля отскочила бы от нее и попала бы в эту точку! — Эф показал еще точку на стене, отмеченную синим кружочком: — В следующую точку, в следующую, и еще, и сюда, и сюда! — Эф, как эпилептик, метался по помещению.— Потом в последнюю точку, а потом пуля попала бы прямехонько в висок тебе, капитан! — Эф отошел на шаг и присмотрелся к капитану: — Ну, может быть, миллиметра на два пониже центра виска, мой брат был миллиметра на два повыше! Эх, капитан, ты имел шанс пожертвовать собой для науки, как пожертвовал собой мой брат, чтобы выяснить научные возможности рикошета. Я три года самостоятельно исследую эту тему. И я многого добился. Если бы пуля попала тебе в висок, ты бы окончательно понял, какую пользу сулят мои исследования. Гляди, капитан, и веселись!
— Ты не будешь очень отчаиваться, если мы сначала повесим Фенелона, а только потом тебя?
— Нисколько! — рассмеялся Эф, и его черные усы разлетелись по всему лицу.— Потому что повесить меня не удастся: я слишком гениален и моя изобретательность спасет меня от виселицы.