Андрей Матвеев
Летучий Голландец
Эдику и Екатерине с благодарностью за дружбу
Вода же усиливалась и весьма умножалась на земле; и ковчег плавал по поверхности вод.
Часть первая
Аравийское море
Отель-призрак
Собака скалила зубы.
Хозяйка с трудом удерживала пса — презрительно оттопырившего брылья молодого добермана шоколадной масти.
— Ганс, — сказала хозяйка. — Его зовут Ганс!
И вдруг так же презрительно вздернула верхнюю губу, показав ряд белых, крупных, неприятно острых зубов.
«Шерочка с машерочкой!» — подумал Максим.
— А вас как зовут? — отрывисто, командирским тоном спросила хозяйка.
«Банан!» — чуть не ответил Максим, но вовремя осекся.
Детское прозвище сейчас было неуместно.
Сейчас, наутро после того, как Максиму исполнилось тридцать.
Болела голова и очень хотелось спать.
Но через час он должен быть в аэропорту, а через три — в воздухе.
— Ошейник, — промолвила хозяйка. — Помните, главное — ошейник!
Ошейник с утяжелителем явно не нравился доберману, тот крутил башкой, пытаясь его стряхнуть.
— Сейчас мы его в клетку, — продолжала хозяйка, — и можете ехать…
— Надеюсь, вы сами! — сказал Максим.
— Сама, сама… — успокоила его хозяйка и принялась запихивать пса в клетку, стоявшую у открытой задней дверцы старенького, но такого же благородно-шоколадного, как и доберман, пикапчика непонятной марки (может, «опель», а может, и не «опель»).
Пес уже не рычал, а нагло лаял.
— Все. — Хозяйка захлопнула дверцу. — Садись, поехали! — И добавила: — Вы так и не сказали, как вас зовут!
— Банан! — с трудом ворочая языком в пересохшем рту, ответил Максим.
Серое, совсем не июньское утро; но через восемь часов погода им улыбнется.
И доберману, и человеку.
Впрочем, хозяйка собаки не видела в Максиме человека, он был всего лишь перевозчиком-сопровождающим и пса, и ошейника — ошейник, само собой, важнее.
И, как обычно, Максим не знал, что там, в туго застегнутых карманах для утяжеляющих свинцовых пластин, пусть и догадывался. Скорее всего, просто деньги, пачки долларов на шее добермана.
В прошлый раз они крепились к шее стаффорда.
А в позапрошлый — к шее ротвейлера.
Позапозапрошлого раза не было.
Похмелье не проходило, серое утро за окном обещало такой же серый день, первый день тридцать первого года Максимовой жизни.
— А почему — Банан? — внезапно спросила хозяйка собаки, останавливая машину у аэровокзальной парковки.
В ответ он пожал плечами, выбрался из салона и потянулся. Взял с сиденья сумку с вещами; хозяйка тем временем выгружала пса.
— У тебя красивые плечи, — сказала она, холодно глядя на Максима. — Позвони, когда вернешься!
— С детства, — ответил он, — прозвали, еще пацаном!
— Позвонишь?
Он так же холодно кивнул. Клетку загрузили на тележку, носильщик покатил ее к аэровокзалу.
Доберман тяжело дышал, далеко высунув язык, и с подозрением оглядывался по сторонам.
Они миновали коридор, ведущий к входу в международный зал. Надпись на табло извещала, что рейс на Шарджу, Объединенные Арабские Эмираты, отправляется в 11 часов 50 минут местного времени. Носильщик взял вчетверо сложенную купюру.
— Там оставите, ладно? Мне туда нельзя…
— Ладно, — ответил Максим, снял сумку с плеча, поставил ее на верх клетки и вкатил тележку в двери.
Первый секьюрити у первых контрольных ворот осклабился.
— Ее что, тоже на ленту?
Максим принялся стаскивать клетку.
— Ставь сумку, — сказал секьюрити. — Билет и документы!
Максим вытер похмельный пот со лба, протянул свои билет, паспорт, подтверждение визы, ветпаспорт и разрешение на вывоз собаки, бросил сумку на транспортер.
— Проходи, проходи, — разрешил секьюрити. — Кати свою зверюгу!
Зверюга бесновалась и пыталась укусить прутья.
— Намордник бы надел! — сказала невысокая рыжеволосая дамочка с очень бледным лицом.
— Он в клетке! — натужно прохрипел Максим, подхватил сумку и развернулся к таможенникам.
— Доберман, — определил таможенник-мужчина, обращаясь то ли к Максиму, то ли к своей коллеге, таможеннику-женщине.
Максим молча положил на барьер пачку документов.
— Ошейник, — сказала таможенник-женщина. — Какой-то он странный.
— Утяжеленный, — ответил Максим. — Показать?
Таможенник-мужчина небрежно кивнул головой.