И что сейчас он спустится в бар, выпьет кофе, а потом чего-нибудь перекусит в ресторане, хитрый грузный заказал номер с одним только завтраком, но Максима это теперь не разорит.
Призрачный отель был все так же пустынен, однако в баре кто-то сидел.
Максим подошел к стойке и попросил кофе.
На соседнем табурете пил что-то явно алкогольное коренастый плотный мужчина с красным лицом. Под крючковатым носом щеточкой топорщились густые черные усы, а глаза были красные, под цвет лица, и навыкате.
— Not for Muslims! — сказал краснолицый, зачем-то ткнув пальцем в свой стакан, и ухмыльнулся.
Максим улыбнулся, посмотрел на бармена и подмигнул.
Бармен улыбнулся в ответ, достал из-под стойки бутылку, плеснул из нее в стакан, бросил туда лед и протянул Максиму.
Максим отхлебнул кофе, а потом глотнул из стакана.
Бармен нажал на кнопку магнитофона, и внезапно раздались знакомые звуки старой песни про желтую подлодку. «We all live in the yellow submarine, yellow submarine, yellow submarine!» — пел гнусавым голосом битл Ринго, Максим пригубил еще виски и полез в карман за сигаретами.
— Not for Muslims! — повторил тем же гнусавым голосом загадочный краснолицый человек, поставил стакан на стойку и, покачиваясь, пошел прочь.
К тому времени, когда Максим отправился в ресторан, отель вновь был абсолютно пуст, а из бара доносилась тягучая арабская танцевальная мелодия, в такт которой консьерж столь же тягуче постукивал костяшками пальцев по краешку стойки регистрации.
Палтус, одинокая ящерица
Плавать Банана научила старшая сестра.
И это она первая назвала его Бананом.
В отместку.
Они чего-то не поделили, и он, маленький и плачущий, сказал ей:
— Ты не сестра, ты макака!
— Уж лучше мартышка! — ответила сестра, а потом подумала и добавила: — А ты тогда просто банан! Понял?
Он заревел еще сильнее, быть бананом ему не хотелось.
— Дурачок, — нежно сказала сестра. — Они ведь вкусные, а ты у меня самый вкусный младший братец!
— Тогда ты Мартышка! — проговорил он сквозь слезы. — Если я Банан, то ты Мартышка, согласна?
— Согласна, согласна, — уже выбегая из комнаты, крикнула сестра. Звонил телефон, надо было взять трубку.
Она была на четыре года старше, и ей уже вовсю названивали подруги.
А еще через четыре года ей стал звонить Палтус.
Банану было одиннадцать, Мартышке — пятнадцать.
Серега был на год старше нее.
Палтусом его прозвала тоже сестра.
— Ты плаваешь круто, как палтус! — хихикнула она, когда этот тип вылез из воды прямо перед их носом.
Они оттягивались на пляже Спортивной Гавани. Банан валялся на песке, а сестра стреляла глазами вокруг — в ней уже вовсю бушевал гормон.
— Гормон бушует! — говорил отец, посматривая на дочь.
— Гормоны! — поправляла мать. — Гормоны бушуют!
— «Гормон» звучит лучше, — уперто повторял отец, и мать умолкала.
— Какие у твоего брата клевые бицепсы! — воскликнул этот тип, упав рядом с ними на песок. И добавил: — Меня зовут Серегой…
— Банан! — представился Банан.
— Мартышка! — сказала сестра.
— Эй, — сказал тип, — какие-то вы это…
— А ты — Палтус, — подхватила Мартышка. — И не спорь!
Тип не стал спорить, зато в тот же вечер он позвонил им два раза, а на следующий — три, и так продолжалось до тех пор, пока взбесившийся отец не ограничил число ежевечерних звонков одним-единственным. По крайней мере в течение учебного года.
Но Палтус звонил каждый день, хотя — как подозревал Банан — они с Мартышкой и без того каждый день виделись.
Каждый день наступившей осени, когда над сопками — лишь голубое небо и до неприличия яркое солнце, море приобретает еле заметный стальной отлив, и волны постепенно становятся все мощнее, и становятся массивнее их белые гребешки.
Последний раз той осенью они купались тридцатого сентября, у дальнего маяка на мысе. День выдался безветренный, вода уже была холодной, но солнце грело почти как летом, и Палтус с Мартышкой плескались в отливной волне, пока Банан бродил по мелководью и собирал большие, приоткрывшие створки и странно дышащие раковины, поросшие колючими бурыми водорослями, крепко пахнущими солью и йодом, как и весь находящийся там, за спиной, город.
Даже зимой он пах солью и йодом, пусть и не так сильно. Промозглая, с сильными ветрами и редким снегом зима набирала силу лишь к февралю, в марте ветер становился теплее, небо затягивалось тучами, снег таял, в апреле уже шли дожди. Лед на заливе вскрывался, освобожденное море казалось свинцовым, барашки на волнах из белых становились желтоватыми.