— Под лопухом? — с нажимом переспросил я.
— Под ним, батюшка участковый! — уверенно подтвердил Митя, просто лучась от осознания значимости собственной правоты.
— Угу… а почему произошла безобразная сцена на базаре?
— На базаре-то? Ой, да кто ж их, баб глупых, разберет… Дуры они необразованные, вот и весь ответ! Бабуленька Ягуленька, не смотрите так, это я не про вас! Я же как все выслушал, попросил их вежливенько в отделение проследовать, дабы все их предсказания ясные в протокол занести и к делу подшить, а они наутек. Ну дуры, да?! Я одну поймал за руку, держу, прочих деликатно так зазываю… Они и налетели… всем табором!
— А скажи-ка нам, касатик, по чьей же вине тут вчерась все отделение в пьянку-гулянку ударилось? — строго напомнила Яга.
— И тут мы безвинны! — уверенно парировал Митька. — Пока стрельцы цыганок энтих в ворота загоняли, у одной бутылочка зеленая откуль ни возьмись вывалилась… Вас никого нет, значит, я — старшой! Пришлось взять расследование в свои руки. Обыскали всех, бутылок десять нашли… точней не упомню. Дай, думаю, проверю, какое зелье бесовское туда налито? Ведь, не ровен час, потравят народ. Попробовал. Всё… далее знать ничего не знаю. Судите…
Он получил два часа хозяйственно-исправительных работ по дому. Трудотерапия на него действует, а все внушения как об стенку горох… Вскоре пришел и начальник стрелецкой сотни Фома Еремеев. Особых новостей не было, с утра царь приказал открыть городские ворота, но таможня работает так усердно, что вынести чертежи нет никакой возможности. А еще в городе появился маньяк.
— Настоящий маньяк? — не сразу поверил я.
— Да вроде тех, кто на голову прискорбием отличается, — кивнул Фома. — Вторую ночь дозоры на улицах убиенных кошек находят. Рубит им злодей головы да с собой уносит… тельца так в крови и валяются. Дело как бы и не уголовное, а все ж таки… странное.
— Еще бы! Нет, бабушка, вы слышали — у нас в Лукошкине появился собственный маньяк, убивающий кошек! Ох и диковин мир психических заболеваний и чудны проявления их!
— Фома Силыч, — задумчиво нахмурилась Яга, — а кошки те, они какой шерсти будут, не черной ли?
— Так ить… да пес их знает! Вот ужо расспрошу ребят да скажу вам точно. Неужто и на такое дело милицию привлекать надо? Поймаем мы проказника этого…
Нарочный стрелец от царя прискакал еще до того, как Еремеев закончил с чаем.
— Собирайся, сыскной воевода, государь тебя пред очи свои ясные требует!
— Случилось что? К чему такая спешка? — ровно поинтересовался я.
Гонец глянул по сторонам, расхрабрился и сразу все выболтал:
— Бояре дюже шум подняли! Вся дума так и гудит, за покражу царскую да за авторитет русский беспокойство проявляют. Тебя, сыскной воевода, за халатность казни предать советуют…
— Это мелочи, но раз Горох ждет, поеду… — зевнул я. — Больше ничего?
— Ничего, гражданин участковый, вот только разве… дворник наш вчерашней ночью преставился.
— Что-о?!
— Да помер, сердешный, упокой Господь его душу, — сочувственно подтвердил стрелец. — А ведь хороший человек был, языки разные знал, о Риме да Париже душевно так рассказывал… Ан призвал его Всевышний, за одну только ноченьку… Ксюха плачет! Ну и царь, понятно, еще больше на всех гневается… Ты уж поспешай, сыскной воевода.
— Митька! Седлай кобылу, мне к Гороху, по делу, срочно! — заорал я, высовываясь в окно.
Яга озабоченно покачала головой и подала китель:
— Никитушка, я покуда тебя здесь подожду. Как приедешь, обскажи последовательно, чего там приключилось…
Пегая кобыла под седлом ждала меня у крыльца рядом с вороным жеребцом царского гонца. Стрельцы отворили ворота, и мы пустились в галоп. Боярские проблемы меня не волновали ни капельки, политика везде одинакова: как минимум — грязь, как максимум — кровь… Ничего они мне не сделают, не захочет Горох единственного специалиста по уголовному розыску терять. Наорет при всех, а наедине будет руку жать и пряники для примирения подсовывать… Но что могло случиться с дворником?! Он же ушел от нас вчера живым-здоровехоньким… Конечно, за ночь могло произойти все, что угодно: от инфаркта до несчастного случая. Но интуиция подсказывала не спешить с выводами…