Зима в столице Российской империи подходила к концу, студенты учились, горожане…. Вот с горожанами у правительства Великого князя Николая Николаевича какая-то затянувшаяся неувязка происходила. Не так, чтобы баррикады и стрельба по городу, нет, даже некоторая часть предприятий работала. Ну, а те, что не работали, у них совершенно разные причины на то были. Часть просто разорилась, война чай, не фунт изюма для экономики, другие закрылись по причине того, что значительную часть их прежних работников на фронт отправили. Ну, и немало было просто бастующих. В последние недели февраля на забастовки просто какое-то поветрие пришло. И митинги! Повсюду по городу, стихийные, на которых ораторы вовсю критиковали диктатора: кто за то, что законную власть уничтожил, кто за то, что на себя императорские регалии не надел, кто за попрание извечных русских ценностей или там, идей либерализма и демократии. Короче, кто в лес, кто по дрова, с разных сторон, но недовольных новой властью хватало.
— Господа! — Как черт из табакерки, после окончания очередной лекции, на профессорскую трибуну выскочил Алексашка Орлов.
Ну, да, именно черт! Непотопляемый! Сколько ребят из-за него с учебой в их институте распростилось, а с него, как с гуся вода. После непродолжительной отсидки в Петропавловской крепости вновь пришел на занятия. Разве что свой щеголеватый военный мундир с офицерскими погонами вновь сменил на студенческий, с железнодорожными символами, да стал за богоизбранность диктатора в своих речах топить. Ну, и уважение среди однокурсников окончательно и бесповоротно подрастерял. Потому и стал вместо Александра Алексашкой. Студенты — злоязыкий народ, припечатали, не отмоешься.
— Господа! — Меж тем надрывался этот провокатор. — Вы все знаете, в какую непростую ситуацию попали наши доблестные солдаты на фронте в связи с предательской забастовкой железнодорожников. Потому я предлагаю обратиться с нашим коллективным прошением к Великому князю Николаю Николаевичу, с тем, чтобы он распорядился создать паровозные бригады из числа студентов нашего института! Не позволим наймитам британских лордов отнять у наших полководцев наши фронтовые победы!…
— Кажется, закончилась наша учеба в этом институте. — Негромко прокомментировал явно срежиссированную речь однокурсника Максим.
— Может, еще пронесет. — Неуверенно отозвался на это заключение друга Столетов. — Не может же Николай Николаевич не понимать, что таким образом он ради сиюминутных успехов сливает плоды многолетней подготовки очень нужных стране специалистов.
— Вот увидишь, чтобы сбить накал выступлений против него, он в ближайшее время еще и наступление на фронте начнет. — Пророчествовал Артемьев, наблюдая, как кривятся однокурсники, слушая Алексашкины призывы, идти записываться в помощники машинистов. Это ж все равно, что почти дипломированных врачей призывать идти работать санитарами или курсантов военных училищ забрить в рядовой состав.
Наступление на фронте, как и совсем недавно пророчествовал Артемьев, началось. Только первоначально вовсе не российских войск, а германских. Ну, и, разумеется, не против австро-венгров, которые для кайзера всегда по остаточному принципу воспринимались, а против французов. Началось, так называемое, Фландрское сражение. В газетах рассказывали о героизме союзников штурмующих позиции лягушатников возле Ипра и коварстве врагов, открывших шлюзы на реке Изер. Названия малюсеньких географических объектов, которые даже на подробной географической карте тех мест не враз и отыщешь, услышал весь мир.
Учеба в Санкт-Петербургской железнодорожном институте окончательно застопорилась. Орлов все же написал свое воззвание к власти, предлагая призвать его соучеников в качестве служащих железнодорожных бригад. Сам он из института пропал, злые языки говорили, не хочет светить огромным бланшем, поставленным ему благодарными товарищами, но и прочие, кто еще, вроде как учились, вовсю манкировали посещением занятий. Дело дошло до того, что на одно из практических занятий пришло всего пять студентов и приват-доцент Лебедев просто отказался вести занятие с таким малым числом студентов.