- Обошлось, - с облегчением вздохнул Пантелеймон, придерживая на голом животе полы оставшегося без единственной пуговицы пиджака.
- И-и-и-а-а-а, - устало выдавил из себя Василий, постепенно замедляя шаг и останавливаясь на опушке.
- Что это? – только и смог вымолвить Венька.
Он глядел вперёд и не верил своим глазам. Прямо перед ними тянулось, убегая за горизонт, ровное, как стрела, полотно железной дороги. Чуть левее белела за деревьями крыша станции. Той самой, на которой ранним утром Пантелеймон встречал его, Веньку.
Глава 15. Ослик бегает по кругу.
- Это как же понимать? – поинтересовался у Пантелеймона Венька, - Это что же? Мы, что ли, обратно приехали?
- Не обратно, - объяснил Веньке Пантелеймон, - А снова туда.
- То есть как?
- Это всё Василий виноват. Он осёл цирковой. По кругу ходит.
Василий скосил на Пантелеймона хитрый зелёный глаз и, кажется, ему подмигнул.
«Цирковой, значит, - подумал Венька, - Всё сходится. Цирк. Клоуны. Сима и Фима».
- Ну, поехали, что ли? – прервал Венькины мысли Федулыч.
- Опять?!!! – испугался Венька, - Снова обратно?!!! По кругу?!!!
Неужели ещё раз ухабы, и чувырлы, и придорожный камень? Ну, камень и чувырл он как-нибудь ещё переживёт. Но туннель с плюхами-щекотухами…
- Не-е-е, - засмеялся Пантелеймон, - Теперь куда надо поедем, в Полетаево. К Симе. А то ведь ждёт не дождётся, волнуется, поди, уже.
- И плюх-щекотух не будет?
- Не будет, - успокоил возничий Веньку, - На что они нам? Это мы с Василием тебе экскурсию, кха-ха-ха, устроили. Познакомили, так сказать, с местными достопримечательностями. А то приехал к нам смурной такой, надутый…
Венька ещё не решил, обижаться ему на эти Пантелеймоновы штучки или не стоит, а телега уже с грохотом перевалила через рельсы на другую сторону железной дороги и покатила себе по ровной, утоптанной и укатанной колее.
- Тут недалеко, - небрежно отпустив вожжи и лениво развалясь в телеге, пояснил Пантелеймон, - Через два дня на месте будем. А может, через полчаса. Как пойдёт. Правда, Василий?
Василий согласно кивнул головой и, легко перебирая ногами, пошёл себе вперёд, застучал копытами. Телега катилась ровно и гладко. Лес вокруг посветлел, стал звонкий и прозрачный. Защебетали, запели в ветвях птицы. Где-то недалеко зажурчал ручей.
Потом выехали в поле. Поднялись на пригорок. На горизонте блеснула широким, извилистым боком ленивая речка.
- Ты вот всё спрашиваешь, - подал голос Пантелеймон, хотя Венька ни о чём таком не спрашивал, а лежал себе на дне телеге, разморившись от пережитых приключений и блаженно глядя в яркое безоблачное небо, - Отчего у меня такая причёска зелёная.
Тут Федулыч замолчал и как будто задумался. Вроде как и сам он не знал, почему так вышло и с чего это он вдруг позеленел. Думал Федулыч долго, и Венька решил, что продолжения разговора не будет и начал уже потихоньку задрёмывать…
- Домовой это всё, - смущённо скребя в голове, признался наконец Пантелеймон, - Шалил, негодник.
- Какой ещё домовой? – не понял Венька.
- Обыкновенный. Как у всех. Я его, видишь ли, покормить забыл. Ну, раз забыл, другой забыл, третий. А он взял и отомстил неизвестно за что. Стащил где-то три пузырька аптечной зелёнки и, пока я спал, мне на голову вылил. Негодяй неблагодарный! – Пантелеймон сжал руку в огромный кулак и погрозил этим кулаком кому-то в воздух, - У меня ещё и борода зелёная была. Только я, чтоб не пугать людей, её подчистую сбрил.
«Мог бы и голову побрить», - подумал Венька. Но потом представил себе Пантелеймона – лысого, с синим, как слива, носом… нет, пусть уж лучше так будет, как есть.
- А нос синий, - продолжал свою историю Пантелеймон, - Так это он меня с печки столкнул.
- Кто?
- Ну, домовой же, господи! Кто ж ещё? Он, когда мне голову испачкал, с печки меня вдобавок спихнул, бандитская рожа. Ну, нос перевесил. Я на лавку упал. Носом приземлился. И вот…
Пантелеймон развернулся лицом к Веньке и выставил вперёд свою вполне созревшую сливу. Вот, мол, полюбуйся, мил человек, до чего теперь домовые распустились и что они с честными людьми творят.
Венька уткнулся в солому, подавившись смехом. Показалось ему на миг, что опять набросились на него плюхи-щекотухи. И снова он едва не расхохотался во весь голос. Но обижать Пантелеймона не хотелось. И Венька, закусив губу, кивал возничему затылком. Понимаю, мол, очень даже понимаю. Но ничем помочь не могу.
Пантелеймон занял привычную позицию, лицом к дороге, и хорошенько хлестнул кнутом Василия. Будто тот каким-то боком был в приключениях Пантелеймона виноват.