- Пошли, что ли? – старушка подхватила чемодан, крепко взяла Веньку за руку и потащила его к дому, размахивая багажом и ворчливо бубня себе под нос, - На бульон! Ишь, чего выдумал! А жить на что? Бульон! Самого тебя на бульон, кикимора зелёная!
Венька плёлся рядом, еле живой от сверлящего и сжимающего все внутренности страха.
«Бульон! – думал Венька, - Из кого тут варят бульон? Может, из таких вот толстых, как я, заезжих мальчишек?».
Ему вдруг вспомнилась сказка. Та самая, про Гензель и Гретель. Всё, в принципе, совпадало: и расписной, почти что пряничный дом, и старая бабка в пальто и галошах, и…
- Проходи, проходи, - старушка отворила скрипучую калитку, и Венька оказался в заросшем густой травой и кустами дворе.
Посреди двора торчала старая кривая яблоня. Под яблоней почему-то была насыпана рыбья чешуя. По чешуе расхаживала, прихрамывая на одну ногу и лениво ковыряя и корябая когтями землю, полуощипанная рябая курица.
- Кыш! – притопнула то ли на курицу, то ли на яблоню старушка и повела Веньку в дом.
В доме оказалось на удивление чисто и тепло. Пахло мятой, только что вымытыми полами и свежими сдобными булками.
- Что у тебя там, в саквояже? Кирпичи, что ли? - старушка небрежно бросила Венькин чемодан в угол и засуетилась, забегала вокруг большого деревянного стола, - Садись, садись. Устал с дороги? Сейчас чай с киселём пить будем. Или, может, наварим бульону?
«Наварим бульону! - подумал Венька, - Из меня! Всё! Это конец!»
Ужас вспорол ему живот и подкатил к самому горлу. Голова закружилась. Взгляд затуманился. Последнее, что успел отметить Венька, - огромная, почти в полкомнаты, печь с жарко потрескивающими в ней поленьями и булькающая в тяжёлом медном котле вода.
В глазах у Веньки всё сделалось оранжевым, синим, зелёным, потом разом почернело, ноги его подкосились. И Венька грохнулся в тяжёлый глубокий обморок.
Глава 2. Наваристый бульон и скатерть-самобранка.
Очнулся Венька от того, что на его лицо частым дождём шлёпались холодные, острые капли. Он вздрогнул, провёл рукой по щекам, вытирая воду, и открыл глаза.
- Слава тебе, господи! – прошептала склонившаяся над ним старушка, - Очухался!
В руках она держала большую глиняную кружку, из которой, видно, и поливала Веньку водой. Глаза у старушки были большие и испуганные. А лицо – участливое и даже, кажется, заплаканное.
- Да ты, никак, припадочный, внучок? – ласково спросила она Веньку, - Или просто переутомился с дороги?
Старушка нагнулась ещё ниже, подсовывая под Венькину голову набитую соломой подушку. Венька вгляделся в её быстрые натруженные руки, маленькую жилистую фигуру, загорелое и улыбчивое морщинистое лицо. При ближайшем рассмотрении старушка уже не казалась такой чужой и страшной. Оранжевое пальто она к этому времени сняла и повесила у двери на гвоздик. Галоши стояли там же, на круглом пёстром половичке. По дому старушка передвигалась в мягких войлочных чунях. Седые с голубым отливом волосы были закручены в растрёпанный высокий пучок, напоминающий дулю. На весьма измятом фартуке яркого лимонного цвета, надетом поверх фиолетового в розовую полоску платья, крестиком был вышит красный петух.
На душе у Веньки потеплело от зародившейся слабой надежды. Но для верности он всё же спросил:
- А что, бабушка, вы из меня бульон варить не собираетесь?
- Из тебя? Бульон? – старушка обомлела и замахала на Веньку руками, - Господь с тобой! Ишь чего выдумал! Какой из тебя бульон?! Я ж вегетарианка!!!
- А как же… вы тут говорили… не желаешь ли, мол, бульону…
- Овощного! – рассмеявшись, воскликнула старушка, - Я ж бульон из овощей варю! Из репы всякой, турнепса, топинамбура. Хороший навар ещё брюква даёт. А для запаха – петрушки всякой, лебеды, крапивы.
Тут Венька успокоился окончательно и уселся на лавке, чувствуя, как в нём разгулялся и разыгрался аппетит. Старушка этому обстоятельству обрадовалась и принялась энергично метать всякую снедь на покрытый крахмальной скатертью стол.
- Давай, скатерть-самобранка, накорми-удиви путника заезжего, гостя долгожданного, - приговаривала она, подсовывая Веньке под нос широкую, наполненную чем-то густым и розовато-малиновым миску, - Первым делом киселю. Кисель для путника – главное дело. Ради чего ж ты, внучок, семь вёрст шкандыбал и пёрся, если не киселю моего похлебать?
Венька хотел было и ей объяснить, как давеча той бабушке с носом-пуговкой, что вообще-то не семь вёрст, а полторы тыщи километров. И что он терпеть не может и кисель, и какао с пенкой, и бабушки-Марусин компот из кислых антоновских яблок. И не ради киселя он в такую даль притащился, а чтобы с Симой и Фимой познакомиться и на их весёлое представление посмотреть.