- Зануда ты!
- Я зануда?! А ты скоморох ряженый! Фуфела! Паучья сныть!
- Слов-то где таких понабралась, серый рваный чулок!
- Рва-а-аный?!!!
- Ну, ладно, штопаный. Всё равно чулок.
- А ты… ты…
За дверью послышалась какая-то возня и приглушённое пыхтение. Посыпались мелкие частые удары – бум-бум-бум, бам-бам-бам, блямс. Что-то упало, покатилось. Потом всё стихло. Превозмогая оторопь и страх, Венька тихо-тихо приоткрыл дверь и осторожно заглянул внутрь.
То, что он увидел, повергло его в шок и полнейшее изумление.
Посреди комнаты, на коврике, сидела вполне себе очухавшаяся бабушка Фима. Платье её было изрядно помято и потрёпано и задралось почти до самых колен. Фартук весь изгваздан и съехал куда-то набок. Косынки не было вообще. Вместо неё Фимину голову украшал давешний Симин тюрбан из вафельного полотенца. Самой же Симы почему-то нигде не было видно. Бабушка Фима была в комнате совершенно одна. Одна-одинёшенька. Одинокая как перст.
- Заходи-заходи, внучок, - пропела она, услышав скрип двери, - Не бойся.
Венька нерешительно протиснулся в дверь и застыл, не отваживаясь двинуться дальше.
- А… где…
- Сима-то? – уточнила догадливая старушка, - Да вот же она!
-Где? – не понял Венька.
- Ну, вот же, прямо перед тобой!
Венька повертел вокруг себя головой. Заглянул за печку. Присел на корточки и посмотрел под стол. Никого.
- Господи! – бабушка Фима с кряхтением поднялась на ноги, подобрала с пола валявшуюся там цыганскую Симину шаль и набросила её себе на плечи, - Неужель не понял?
Венька лишь отрицательно помотал головой.
- Раздвоение личности у меня! Я тебе и Фима, я тебе и Сима! Каравай, каравай, кого хочешь, выбирай!
Глава 9. Двойная личность.
Всё-таки оставались ещё у Веньки сомнения. Не ломает ли эта Фима перед ним комедию? Может ли такое быть, чтобы две такие разные личности уживались в одном-единственном человеке?
- А мы и не уживаемся, - пробурчала старушка, - Сам видишь. Ругаемся, каждый день по пять раз.
- Значит, всё-таки не унёс Симу ветер? А то я было так испугался…
- Я ж тебе не Мэри Поппинс, чтоб по ветру на зонтике колыхаться. Мне для полёту штиль нужен. То есть полная ясность и в небе чистая голубизна. И зонтика у меня нету. Сломался. Починить некому.
Бабушка поглядела на Веньку со значением, будто чего-то от него ожидая. Но Венька зонтики чинить не умел, намёки не понимал, поэтому и красноречивые старушкины взгляды совершенно проигнорировал.
- Как же всё-таки так? – никак не мог он взять в толк, - Чтобы и Сима, и Фима одновременно?
- Не одновременно, - терпеливо пояснила старушка, - а по очереди и по настроению. Радость в душе накопилась, просит полёта или шалости какой, так это, значит, я сегодня Сима. Дела одолели, суп требуется сварить аль пол подмести – Фима я. Фима как она есть. Мы друг друга, как бы это сказать…
Она прищёлкнула досадливо пальцами, подбирая вылетевшее из памяти слово. Потом прислушалась к чему-то внутри себя. Кому-то кивнула согласно головой.
- Да-да, спасибо! Дополняем и уравновешиваем! Уравновешиваем мы друг друга, вот! А вообще-то меня Серафимой зовут. Это по святкам. А по батюшке – Ферапонтовна. Выходит, Серафима Ферапонтовна я. Твоя бабушка. Вот так!
…Посуда давно была уже вымыта и сложена Фимой в сундук. И пол подметён. И жаба Анисья несколько раз из-за окна дребезжащим голосом вопила. Напоминала, что ночь на дворе и честные люди все давно уже спят.
А Венька с Серафимой Ферапонтовной всё сидели рядышком на лавке и тихие разговоры вели, о смысле жизни и всяких родственных делах беседовали.
- Как там Ванятка поживает? Здоров ли? Дюже ли богат? – спрашивала Веньку Серафима и кокетливо поправляла выбившийся из-под тюрбана голубовато-седой локон.
- Ванятка? – переспрашивал Венька, - Это кто ж такой? Не знаю.
- Ка-а-ак?! – Серафима всплёскивала сухонькими, похожими на птичьи лапки, руками и шутливо грозила тонким пальчиком, - Отца родного не знаешь? С глаз долой, из сердца вон?
- Отца знаю, - по обыкновению рассудительно и серьёзно отвечал ей Венька, - Только его Иваном Вениаминовичем зовут.
- Ну! Я и говорю, Ванятка. Ванюша, Ивашка, племяш мой любимый, озорник. Я ж Маруське, мамаше его, прихожусь сестрой многоюродной. Тебе, значит…
Серафимовна Ферапонтовна запрокинула к потолку лицо и принялась усердно шевелить губами, подсчитывая все ближние и дальние колена в её кривой и весьма разветвлённой родственной цепи.
- Тебе я, выходит, семиюродная бабушка.