- Мать честная! – обалдел от увиденной картины Венька.
- Какая я тебе мать? Ты что-то, Вениамин Иванович, путаешь. Бездетная я. А зовут меня тётя Груша. Русалка я. Здесь квартируюсь.
- Где? – не понял Венька.
- На яблоне!
- Груша на яблоне! Ха-ха!
- Что смешного? – надулась русалка, - Полное моё имя Агриппина Селивёрстовна. А на яблонях вообще все русалки живут. Где ж нам ещё жить прикажешь?
- Вообще-то в речке, - поделился Венька своими познаниями в области литературы и сказочного народного фольклора, - В пруду каком-нибудь, в болоте.
- В речке! – насмешливо фыркнула тётя Груша, - В клубничном киселе бултыхаться! Увольте! А в болоте склизкая Анисья, я её боюсь. Да и плавать я совсем не умею!
- Как?!
Первый раз такое Венька слышал. Чтоб русалка боялась жаб и воды. Чудеса!
- А какого водяного я вообще мокнуть должна? – возмутилась Агриппина Селивёрстовна, - Я из аристократических русалок. Из летучих.
Тётя Груша взмахнула мощным хвостом, звонко шлёпнула им по стволу яблони и перелетела чуть повыше, на другую ветку. Ветка громко хрустнула и чуть под Агриппиной Селивёрстовной не подломилась.
- Отъелась я здесь, на Серафимкиных яблочках, - пояснила это происшествие русалка и важно похлопала себя по упитанному животу.
Была она созданием весьма дородным и, говоря откровенно, весьма немолодым. Когда-то ярко-зелёные волосы теперь уже изрядно поседели. Изумрудный цвет глаз потускнел и поблёк. Щёки побледнели, сморщились и немножко обвисли. Чешуя шелушилась и осыпалась нещадно. Да и хвост плоховато двигался, со скрипом. По всему видать, от ревматизма. А может, от подагры, кто его там разберёт.
- Хочешь, угощу? – русалка покопалась среди ветвей, открутила от черешка румяный сочный плод и щедрым жестом протянула его Веньке.
- Ах ты, рыбья нечисть! Щучий пузырь! Акулья пасть! – послышалось сзади, с крыльца, - Кыш с моей яблони! Пошла вон!
Мимо Венькиного уха копьём просвистела длинная метла и, запутавшись в ветвях, повисла высоко над землёй.
Венька обомлел и обернулся.
Позади него топотала ногами и грозила кулаком в сторону яблони вся растрёпанная и раскрасневшаяся от гнева бабушка Сима.
Глава 15. Молодильные яблочки.
- Не очень-то они, твои яблоки, помогают! - русалка показала Симе зелёный язык, швырнула в неё огрызком и быстро спряталась за толстым суком.
- А что ж ты их жрёшь, как прорва, без меры?! – крикнула Сима русалке в ответ.
- Витамины! – веско парировала Агриппина Селивёрстовна и, вертя хвостом, уползла в безопасное место, вглубь кроны.
- Витами-и-ины…, - проворчала Сима, обращаясь уже, скорее, к Веньке, - Врёт она всё! Помолодеть, видишь ли, хочет, русалка-ветеранка! Рыбка-пенсионерка! Престарелая макрель!
- А-а-а!!! – догадался Венька, - Яблочки-то…
- Ну, конечно! Молодильные они! У меня они все наперечёт. Я из них и компот себе варю, и сок отжимаю, и масочки всякие делаю. Знаешь, если на мелкой тёрочке натереть, на салфеточку положить и… впрочем, тебе рано ещё, не нужно. В общем, кожа после этих масочек – м-м-м-м-м…
Сима легонько похлопала себя ладонями по щекам, демонстрируя, какое у неё молодое и упругое после молодильных яблочек стало лицо.
- Это ж как драгоценность, на вес золота! А она всё тырит и тырит, тырит и тырит, управы на неё нет!
- Мне разрешено! – прозвенело колокольчиком с высоты, из яблочной кроны.
Надо сказать, что голос у русалки, в отличие от её внешности, был очень молодой и весьма приятный.
- Кем это тебе разрешено, сомий плавник, карпова икра, головастик недоделанный?
- Ты, бабка Сима, не ругайся. Особенно при мальце. А разрешено Горынычем. Кем же ещё?
- Ну, да, - мрачно кивнула Сима, - Он один тут у нас печати на всё шлёпает и разрешения раздаёт.
- У меня и справка есть! С подписью и гербовой печатью, как полагается!
Совершенно от этой своей печати осмелев, тётя Груша перелетела чуть пониже, уселась на длинную крепкую ветку и принялась раскачиваться на ней, как на качелях.
- Ля-ля-ля, - беспечно напевала русалка, дирижируя сама себе рукой с зажатым в ней яблоком, - Ля-ля-ля! Ля-ля! Тру-ля-ля!!!
За те несколько минут, что Агриппина Селивёрстовна скрывалась среди яблоневых веток, с ней произошла буквальная метаморфоза и явное преображение. Теперь её макушку украшал правый Венькин кед кверху подошвой. Нахлобучен он был на манер царской короны. Очевидно, обувка не налезла русалке на хвост, потому она и приспособила её на голову. Свисавшие с кеда шнурки обвивали русалочью причёску и уши и были завязаны у неё под подбородком на маленький игривый бантик. Вид её при этом был весьма самодовольный и надутый от гордости.