Железные ворота с лязгом захлопнулись за ним. Капитан направился по улице вдоль медленно катящей свои воды реки, морщась от порывов холодного ветра и колючей ледяной крупы, бьющей ему в разгоряченное лицо. Он сердился на самого себя за то, что злые упреки Джулии задели его за живое. Да, он действительно был трусом; он никогда не вступал в схватку, если у него была возможность благополучно спастись бегством. Но ему было невыносимо больно слышать это из уст наглой шлюхи, которая сама носа не высунет из своего будуара, если на небе только набегут тучки, обещая дождь.
Шеридан давно уже заметил, что больше всех любят судить своего ближнего наиболее подлые и низкие люди, которых можно причислить к отбросам человеческого общества. Они испытывают особое удовлетворение, находя недостатки окружающих. Почему его так задевало то, что думает о нем Джулия, почему в десять лет его так занимало мнение отца? Шеридан не мог этого понять. Но горькая правда заключалась в том, что он ничего не мог с собой поделать, и если он что-то и ненавидел в своем характере, то именно эту слабость.
Через некоторое время, успокоившись, Шеридан почувствовал, что холодный ветер начинает пробирать его до костей. Но тут он заметил кабачок «Роза и крест» и, войдя в него, бесцеремонно прогнал из-за столика, находящегося в самом углу, румяного круглощекого школьного учителя, посоветовав ему пойти прямо сейчас в школу и выпороть парочку своих учеников, которые, несомненно, этого заслуживают. Учитель сначала как будто не желал собирать разложенные на столе книги и уходить, но, несмотря на все свое пыхтение, выражавшее крайнюю степень недовольства, он, конечно, не мог соперничать с морским офицером, одетым в парадную форму со шпагой и к тому же находящимся в отвратительном расположении духа, о чем свидетельствовал его хмурый вид. Шеридан долго сидел в темном углу, потягивая эль и размышляя над создавшейся ситуацией, представлявшейся ему безвыходной. Он не обращал внимания на сидевших за столиками местных жителей, бросавших на него подозрительные взгляды и перешептывавшихся между собой.
Ему надо было как можно быстрее бежать из города. Но как это сделать? Шеридану, конечно, не жаль было расставаться с каменным чудищем, выстроенным его отцом, или с этим болотистым, унылым краем, где уже целый месяц шел дождь со снегом. Но у него не было денег на переезд.
Шеридану пришла в голову мысль продать бриллиант ее революционного высочества, который, казалось, уже прожег дырку в подкладке плаща, куда он зашил его. Нет, Шеридан вынужден был отказаться от этой мысли. Одно дело — красиво обвести принцессу вокруг пальца, а другое — совершить заурядную кражу; нет, такой рискованный поступок не для него. Он слишком ценит свой душевный покой. Шеридан давно уже передумал продавать бриллиантовый кулон, здраво рассудив, что, сбывая с рук фамильные драгоценности королевской семьи в глухом провинциальном городке, обязательно привлечет к себе всеобщее внимание. Одним словом, это была совершенно идиотская затея, хотя поначалу, очарованный полным надежды взглядом странных зеленых глаз одной известной особы, он считал эту мысль вполне здравой.
Внезапно он ощутил в душе желание никуда не ехать, остаться здесь, где он мог наслаждаться вместе с принцессой невинными радостями… Но Шеридан тут же оборвал себя, криво усмехнувшись. Какие уж там невинные радости, черт бы их побрал! Он откинул голову, прислонившись к деревянной перегородке, и закрыл глаза. Шеридан испытывал к принцессе Серой Мышке самые грешные земные чувства.
В его воображении на мгновение возникла теплая мягкая постель и его голова, покоящаяся на удивительно нежной пышной груди. Сладострастные желания, которые она возбуждала в нем, удивили его самого. Они не были похожи на чувства, которые он когда-либо испытывал к другим женщинам. Скорее они были сродни жгучей тоске по миру и душевному покою. Неистовое желание овладеть ею странным образом связывалось в его душе с уверенностью, что тем самым он обретет наконец безмятежность и покой, растворившись в ней, словно она была не смешной круглолицей девчонкой, а какой-то первобытной стихией: непроходимым девственным лесом или бескрайней степью.
Шеридан открыл глаза и уставился на деревянную потолочную балку, а затем глубоко вздохнул, чувствуя отвращение к самому себе, и осушил кружку с элем.
Он решил изменить ход своих мыслей. А что, если Джулия права и ему действительно нечего бояться Клода Николя? Ведь он поверил девчонке на слово, вообразив, что ее дядя и впрямь убийца. Если бы это было так, его наверняка повесили бы пли казнили каким-нибудь другим способом, принятым в Ориен-се. Что же касается самой принцессы, то она была очень склонна к романтическим преувеличениям, что сказалось и на ее отношении к самому Шеридану, в героизм которого она раз и навсегда свято уверовала. Однако Шеридан привык доверять своему внутреннему голосу, а тот подсказывал ему держаться подальше от принца Клода Николя.
С другой стороны, Шеридан получил послание из военного ведомства, которое ему лично доставил один офицер, служивший при Палмерстоне. Он держался очень вежливо, но чертовски серьезно и настойчиво внушал капитану одну и ту же мысль: он, сэр Шеридан Дрейк, должен еще раз послужить своей стране, для чего ему необходимо связать свою судьбу с судьбой чужеземной принцессы. В послании содержалось множество намеков на то, что Шеридан слишком рано оставил военную службу.
«Приходит время, когда человек чувствует, что должен вложить свой меч в ножны и почить на заслуженных лаврах, но даже и тогда в нем еще живет стремление послужить своей родине на другом, мирном поприще — законодательном или дипломатическом…» — подобный бред убедил Шеридана в том, что в военном ведомстве его считают полным идиотом.
Несмотря на кажущуюся мягкость тона, в подтексте послания слышались стальные нотки приказа, что подтвердили действия Джулии, принявшейся запугивать Шеридана финансовыми трудностями. Шеридан подозревал, что этот парень, Палмерстон, ничуть не уступает старине Клоду Николя — по крайней мере в жестокости.
Вся эта история вообще дурно пахла, как подветренный берег, когда дуют зловонные ветры: у Шеридана создавалось такое впечатление, будто между ростовщиками, Клодом Николя и правительством его величества существует какая-то хорошо налаженная связь. Во всяком случае, ему, капитану Дрейку, некуда было от них деться, разве что жениться на принцессе, которая, похоже, вовсе не была в восторге от этой идеи. В душе Шеридана шевельнулась жалость к Олимпии, испытавшей на своей шкуре, что значит быть преследуемой и гонимой сильными мира сего. Кроме того, она — единственная из всех — встревожилась за Шеридана.
Он невольно нащупал бриллиантовый кулон, зашитый под подкладку плаща, и недовольно взглянул сквозь дверной проем в коридор, по которому в этот момент проходили два серьезных, бородатых еврея, одетых в традиционные длиннополые сюртуки. Они шли один за другим и поглядывали в зал из-под широких полей своих шляп с низкой тульей.
Шеридану надоели мрачные мысли, и он решил немного развеяться и повеселиться. Это было нетрудно сделать. Местные жители, состоятельные завсегдатаи кабачка, давно уже выяснили, кто он такой, и через некоторое время засыпали капитана Дрейка вопросами о его службе на флоте. Его угостили бесплатным обедом, состоявшим из бараньих отбивных, а остатки сложили в корзинку для Мустафы.
Когда на улице стемнело, Шеридан отправился домой в двуколке школьного учителя, которого он недавно так бесцеремонно согнал с места. По дороге подвыпивший капитан пел молодому человеку матросские песенки и давал мудрые советы о том, как соблазнять женщин в иностранных портах.