«О Боже, — простонал тогда Шеридан. — Кто бы мог подумать?»
Олимпия застыла на месте.
— Это были настоящие убийцы! — воскликнула она. — Те, которые носили на головах тюрбаны.
— Ну и что, если даже они и были настоящими убийцами? — возмутился Мустафа. — Ты растолкала их и спасла его. — И он собрал с пола горсть морских камешков. — А что сделал он? Вот его благодарность за все!
Олимпия провела ладонью по лбу, стараясь сосредоточиться.
— Но… но, может быть, он забрал с собой драгоценности из предосторожности? Или… как приманку… чтобы увести бандитов за собой? Сбить со следа тех, кто охотится за нами?
— Почему же тогда он не сказал мне об этом? Почему? Послушай меня, принцесса! Из этой гавани сегодня перед рассветом выходит в море какой-то корабль. Я уверен, что Шеридан-паша на его борту!
— Нет! — жалобно воскликнула Олимпия. — Он не может гак поступить с нами.
Мустафа хмыкнул и, растопырив пальцы на руке, начал загибать их по очереди.
— Он бросил меня в Стамбуле. Он бросил меня в Испании, в Альбуэре. Он продал меня пиратам в Новом Орлеане, Лаффит-паше. Он отплыл из Рангуна, оставив меня на берегу. Он подарил меня как-то одному адмиралу, но тот вернул меня ему обратно. Пять раз Шеридан-паша пытался отделаться от меня с помощью своих трюков. Он вполне способен на подобные поступки, о прекраснейшая. Уверяю вас. Он, конечно, сможет всегда оправдаться, найти самые благородные объяснения своим действиям, уж будьте уверены. Он заставит вас поверить в то, что ночь — это день. Но взгляните. — И Мустафа указал на свою голую грудь, видневшуюся в вороте рубахи. — Он забрал у меня тескери, охранное свидетельство султана. Это мог сделать только Шеридан-паша — зачем какому-нибудь вору кусочек меди, не имеющий никакой ценности для того, кто не знает, что это такое? Кто, кроме моего паши, снял бы эту подвеску с моей шеи? И кто знал, где спрятан этот знак? Нет, это не покушение на жизнь, не несчастный случай. Он сознательно бросил нас, все рассчитав и взяв с собой тескери, без которого не мог уехать.
— Но… но как он мог украсть мои драгоценности, словно простой воришка…
Мустафа возмущенно взглянул на нее.
— Я вовсе не говорил об этом! Он не простой воришка.
— Но ты же сам обвинил его в этом.
— Нет, он вовсе не подлый, недостойный вор. — Мустафа возвел глаза к потолку и продолжал мечтательно: — Мой паша — иль-Абу-Гоуш, Отец Лжи, исполненный притворства и коварства, увенчанный хитростью и здравомыслием. — Слуга вновь взглянул на Олимпию. — Это мы слишком просты, принцесса, слишком простодушны. Мы глупцы. Тебе следовало бы лучше знать его.
— О чем ты говоришь? — Олимпия сжала руки от негодования. — Ведь я доверяла ему всем сердцем.
— Ай-ай-ай! Хорошо еще, что он взял только твои драгоценности. А теперь подумай, что случилось по его вине.
— Я до сих пор не могу в это поверить. Просто не могу! Мне кажется, что их украл кто-то другой.
— Да нет же, — поморщился Мустафа. — На такую хитрую проделку способен только Шеридан-паша и никто другой! О Аллах акбар! Хорошо еще, что нам удалось раскусить его, пока не поздно. — И Мустафа прижался лбом к ее лодыжкам, словно верный пес, обожающий свою хозяйку. — Что же мы будем теперь делать, принцесса?
— Я… я не знаю. — Олимпия кусала губы, находясь в полном замешательстве.
— Может быть, ты прикажешь, чтобы твой презренный раб отправился в гавань и навел справки о корабле, на котором хочет улизнуть этот гнусный британский дьявол?
Олимпия опустила голову.
— Я не знаю. Я все еще не могу в это поверить. Не могу… — Ее голос задрожал, и она замолчала.
— Я пойду и сделаю все, что ты скажешь, о прекраснейшая. Клянусь, ты не уступаешь в хитрости и уме Шеридану-паше. А красотою ты затмеваешь Полярную Звезду.
Комок подкатил к горлу Олимпии, на ее глаза набежали слезы.
— Я — жирная, тупая трусиха. Мустафа вскинул голову.
— Все, созданное Аллахом, — прекрасно, — сказал он. — Ты похожа на газель, моя принцесса. Твои глаза — словно прохладные зеленоватые воды оазиса; твои волосы . — словно утреннее солнце; твои руки и ноги достойны восхищения, о возлюбленная моего коварного паши. А теперь я отправлюсь на пристань.
Когда дверь за ним закрылась, Олимпия устремила невидящий взор на стену.
«Идите к Фицхью, — сказал ей Шеридан, притворяясь, что озабочен ее судьбой. — Если со мной вдруг что-нибудь случится».
Как это благородно звучит! Как это самоотверженно и мужественно с его стороны!
Какой же дурой она, должно быть, выглядела в его глазах. Тупой, безрассудной, маленькой дурой с наивными, как у теленка, глазами!
Олимпия содрогнулась. Никогда в жизни она не испытывала еще такого жгучего стыда. Оцепенение начало проходить, и в душе ее закипала ярость от пережитого унижения. Встав, она наступила на рассыпанные на полу стекляшки и камешки.
Олимпия нагнулась, подобрала с пола браслет из жести и поддельных камней и начала мять и ломать его в руках.
Кто он такой? Он подло обманул ее, обокрал, обвел вокруг пальца и думает, что она убежит поджав хвост, словно побитая дворняжка? Нет, он не дождется этого! Ведь она принцесса. Ее предки участвовали в переходе Ганнибала через Альпы; они стояли рядом с Карлом Великим, когда тот вступил натром Священной Римской империи; она находится в кровном родстве с австрийскими Габсбургами, французскими королями и Ватиканом.
А кто он такой? Совершенное ничтожество. Выходец из семьи какого-то англичанина незнатного происхождения. Да к тому же незаконнорожденный!
О да! Она отправится к капитану Фицхью. Они с Мустафой выследят вероломного предателя. Они непременно разыщут его. И тогда…
Тогда она сделает то, что не удалось сделать душителям. Она убьет его своими руками.
Глава 10
— Вы очаровательная женщина, мисс Дрейк, — сказал капитан Фицхью. — У вас есть политическое чутье, и вы в курсе всей международной ситуации.
— Благодарю вас, — сказала Олимпия и налила ему еще чашечку чая, не расплескав его, хотя «Терьер» шел полным ходом.
Пробыв три месяца на борту гидрографического судна, миновавшего воды Атлантики и медленно приближавшегося к берегам Южной Америки, Олимпия стала здесь своим человеком. Ежедневное чаепитие и беседа с молодым капитаном превратились уже в привычку, таким образом Олимпия благодарила Фицхью за его внимание и заботу. А тому это, по всей видимости, очень нравилось. Во всяком случае, Фицхью подчеркивал это не раз.
— Нам всем должно быть стыдно за то, что такая образованная и наделенная талантами леди, как вы, не может найти применения своим дарованиям в каком-нибудь другом, более цивилизованном краю, — часто говорил он.
— Да, — отвечала она, — Австралия… Я, честно говоря, никогда не думала…
— Простите меня. — На его лице отразилась печаль. — Я вовсе не имел в виду то, что вы подумали. Напротив, я уверен, что порт Джексон придется вам по душе. И даже покажется вам, столь впечатлительной натуре, очень любопытным.
— Я уверена, что увижу много интересного, — сказала Олимпия.
Она до сих пор не могла поверить в то, что отважилась отправиться на борту судна «Терьер» к мысу Горн. Ей казалось невероятным уже то, что она отправилась в Рим вместе с сэром Шериданом, но новое путешествие поражало ее воображение. Это было плавание на край света, причем себя она выдавала за сестру героя, который, в сущности, не был таковым… а был подлым изменником и, может быть, уже мертвецом к этому времени, кто знает? Возможно, его давно убили, расчленили и похоронили в безымянной могиле.
— Конечно, вы должны следовать указаниям своего брата, — сказал Фицхью.
— Да, — кивнула Олимпия, — мне ничего не остается делать.
Взглянув на молодого человека, она увидела по выражению его лица, что он крайне озабочен. Но Фицхью тут же взял себя в руки.
— Как жаль, что ваш брат… не оставил никаких распоряжений по поводу вашего возвращения в Англию.
— С… — Олимпия вовремя прикусила язык, чуть не сказав «сэр» и тем самым чуть не выдав себя с головой, ведь она выступала в роли сестры Дрейка. — Шеридан всегда говорил, что я должна отправиться к нашей кузине, если, не дай Бог, с ним что-нибудь случится.