— А зачем человек убивает гаг?
— Не знаю, дети. Этого я никогда, никогда не могла понять и раньше. Не понимаю и сейчас. Мы ведь нужны человеку, чтобы давать пух. А пух он собирает с гнёзд. Но гнёзда делаем мы. И всё-таки он нас убивает!
— Наверное, он очень глупый, этот человек, — заключил Чип.
— И жестокий, — убежденно сказал Тяп.
— Нет, дети, просто человек — разный. Тот, который собирает пух, не убивает нас. Но есть люди, которым нет дела до пуха. Зато им нужно мясо. А все гаги — большие утки. И хотя мясо гаг жестко и невкусно, но его много.
— Что же нам делать тогда? — растерянно спросил Чип.
— Нужно бояться человека и улетать, уплывать, убегать от него прочь всюду, где вы с ним встретитесь.
— Значит, он такой же враг нам, как ворона?
— Хуже, дети. Он опасней. Он хитрей. И он убивает издалека. Запомните об этом, дети.
— Хорошо, мама, мы крепко запомним, что человека надо бояться, — ответил за всех Чап.
Долго ещё потом утята вспоминали о человеке и рассуждали, почему всё-таки он уничтожает то, что приносит ему пользу. А Чипу однажды даже приснился человек. Он был страшен: косматый, с горящими глазами, острым клювом, преогромными когтями и хриплым голосом. И человек, увидев Чипа, громко закричал:
«Гы-ыыы!!»
Глава четвёртая.
Слирри
Случилось так, как предсказывала мама-гага, — литораль беднела, и с каждым днём гагачатам всё труднее становилось добывать себе пищу. Но гага всё оттягивала уход — уж очень спокойное попалось местечко. Наконец она собрала своих малышей и решительно повела за собой. Гагачата беспокойно оглядывались назад и, казалось, боялись потерять из виду полюбившийся берег. Только мама, не оглядываясь, продолжала плыть вперёд: она знала, что назад вернуться не придётся.
Вот впереди проступила полоска земли, острым клином уходящая в море. Исчезли острова, покрытые шапкой лесов, их сменили луды — голые каменные островки. Одни, сложенные из мелких камней, были совсем маленькие — несколько метров в поперечнике; другие — побольше, плоские, покрытые на макушке изумрудным ковром зелени. На этих островках часто попадались вышки — это люди поставили свои особые, геодезические, знаки; наверное, чтобы видели их моряки издалека и не могли в темноте наскочить на камни. Наконец, третьи, сложенные из огромных каменных глыб, иногда странной формы, поросшие можжевельником и скальной растительностью, давали приют всевозможной морской птице. Берега таких луд часто отвесно уходили вниз, тяжёлыми карнизами повисали над водой, уступами сбегали к морю. С шумом разбивалась морская волна, ударяя в крутые берега луд, и, сердито шипя, скатывалась с отполированной поверхности камней.
Такие луды были опасны для маленьких гагачат: сильной волной их могло разбить о камни. И, кроме того, на таких лудах жили морские чайки. Это были любимые места их гнездовий. Целыми днями над лудами стоял их хриплый, недовольный крик.
Чайки редко пропускают случай напасть на гагачат, поэтому они преследуют выводки гаг на суше и воде. Они хватают даже крупных гагачат и пожирают не только сами, но даже кормят ими своих птенцов. Надо ли удивляться, что мама-гага старалась подальше держаться от луд, населенных морскими разбойницами.
Всё ближе и ближе подступала земля, и скоро стало слышно, как, разбежавшись, волна грудью бросается на берег и, чем-то возмущаясь, бессильно откатывается назад. Но море было спокойным — это был простой прибой, и он разговаривал с землею. Весь берег оказался изрезанным небольшими бухтами, в которых укрывались многочисленные утиные выводки. С интересом рассматривали они издали пришельцев. Мама долго плыла вдоль берега, отыскивая незанятую бухту. Наконец она обнаружила небольшой залив и, круто свернув, направилась прямо к берегу.
— Теперь, дети, мы будем жить здесь, — сказала она. — Пищи здесь много, гораздо больше, чем на прежней литорали. Только опасайтесь, чтобы волна не ударила вас о камни.
Новая литораль состояла сплошь из россыпи валунов, поросших фукусом. Гагачата немедленно опустили головы в воду и были поражены обилием еды. Чего только здесь не было среди камней! Мидий и литторин было видимо-невидимо, а между камнями шныряли превосходные по вкусу гамарусы. Гагачата уже могли отрывать самые мелкие из мидий от камней, но гамарусов на старой их литорали было мало.
В качестве приправы недурными оказались балянусы, жесткими панцирями которых были покрыты почти все окружающие камни. Их можно было вытащить из панцирей и отправить в рот, если удавалось ухватить покрепче клювом за ножки.
Голова Тяпа показалась из воды:
— Послушай, Чипик, здесь совсем не так плохо, как могло показаться вначале.
— Действительно, — вставил Ябеда, — хорошо, что тебе это не показалось в конце.
Тяп промолчал, а потом шепнул подплывшему Чипу:
— Как ты думаешь, Ябеда опять ко мне пристает или мне это только кажется?
— Определенно кажется, — шёпотом ответил Чип.
Но Ябеда всё подслушал и немедленно вступил в разговор :
— Вот видишь, Тяп, ты всегда говоришь, что я к тебе пристаю! А ведь это не так. Что бы я ни сказал, ты сейчас норовишь в драку. Признайся сейчас, что, когда я сказал тебе что-то, ты хотел меня клюнуть.
— Н-ну, — неуверенно протянул Тяп.
— Да нет, это я ведь тебя так спрашиваю. Ты не бойся. Ты говори прямо и честно: хотел ведь клюнуть, а?
— Н-ну, хотел, — выдавил Тяп.
— И, наверное, хотел больно клюнуть? — не унимался Ябеда. — Признайся, больно, да?
— Н-ну, больно, — отвечал сбитый с толку Тяп.
— Чипик, — повернулся Ябеда к Чипу, — ты слышал, что Тяп хотел меня клюнуть?
— Да, Ябеда, я это слышал, — подтвердил Чип.
— И ты хорошо слышал, что он хотел меня больно клюнуть!
— Да, слышал.
— И ты даже слышал, что он хотел меня клюнуть ни за что ни про что, просто так, да, Чип?
— Да, — подтвердил Чип, которого Ябеда тоже порядком сбил с толку.
— Хорошо, — вдруг с удовольствием произнес Ябеда, — а теперь я отправлюсь к маме и скажу, что Тяп хотел меня больно клюнуть просто так. И ты это подтвердишь, Чип, потому что ты честный и порядочный гагачонок. — И, повернувшись к маме, он громко пожаловался плаксивым голосом: — Мама! А Тяп хочет меня больно клюнуть!
— За что? — спросила мама-гага.
— Тяп сказал, что ни за что. И Чипик это слышал.
— Это правда, Тяп? — строго спросила мама.
— Правда, — растерянно признался Тяп. — Это правда, — повторил он совсем тихо, — потому что я это сказал и Чипик слышал это. Но вообще это ужасная неправда, и Ябеда знает это сам. Но почему это так у него получается, я объяснить не могу.
— Потому, — вдруг вмешался Чап, — что Ябеда ведёт себя прескверно, мама. Он всегда как-то влезает в хорошее и потом делает из этого плохое. Стыдно тебе, Ябеда!
— Да я ничего… — захныкал Ябеда. — Это я так.
Мама с удивлением посмотрела на обычно сдержанного, рассудительного Чапа и, помолчав, сказала:
— Я, кажется, догадываюсь, что хотел сказать Чап. Но я думаю, что вы сами должны отучить от этого Ябеду. Пусть он поймёт, что это плохо.
— Хорошо, мама, — пообещал Чап. — Мы попробуем.
— Мы это здорово сделаем, — подтвердил Чип.
Только Тяп молчал, всё ещё подавленный несправедливостью. А Ябеда в первый раз в жизни по-настоящему испугался своих братьев.
Неприятное происшествие было прервано появлением незнакомого выводка. В бухту приплыла небольшая стайка уток — три взрослые гаги и три гагачонка примерно одного возраста с нашими утятами. Мама дружелюбно поплыла им навстречу, и рядом с нею плыли Тяп, Чип и Чап. А Ябеда плыл поодаль. Конечно, взрослые утки заговорили о делах совсем неинтересных — о погоде, кормах и детях. Зато гагачата, быстро перемешавшись друг с другом, затеяли веселую игру в отнималку. Новеньких звали Спай, Ник и Дэн-лилипут. Дэн действительно был поменьше братьев, но держался независимо и здорово играл. Игра была простая. Кто-нибудь из гагачат нырял в воду и схватывал в клюв веточку фукуса. Другой, нырнув следом, старался отнять эту веточку. Если ему удавалось схватить эту веточку, оба гагачонка начинали её тянуть к себе изо всех сил. Чаще всего дело кончалось тем, что веточка рвалась, и гагачата отлетали в разные стороны, довольные друг другом. Гагачата вообще хорошо ныряют и, нырнув, гребут под водой лапами и машут крыльями, как будто летают; так они могут проплыть под водой метров сорок — пятьдесят.