Выбрать главу

Александр уже чувствовал, что сделает все быстро.

— Итак, слушайте, Брейген, Я знаю, чем вы занимались всего минуту назад и во что вы старались вовлечь мисс Фрону Мэссон. И про зажигалку тоже знаю. (Брови у Брейгена поднялись, челюсть отвисла, он набрал воздуха.) Молчите! И многое другое мне тоже известно. Короче говоря, вы сделаете так: сегодня же попросите, чтоб вам срочно оформили документы на выезд, и завтра уберетесь из нашей страны. Это во-первых. И начиная с этого мгновенья, во-вторых, никогда не будете пытаться увидеть Фрону. (Брейген опять набрал воздуха.) Молчите, ни слова!.. Дело в том, что у меня тоже дар. Пожалуй, посильнее вашего. Чтобы вы в этом убедились, проделаем сейчас такой опыт. Вы начнете мне возражать, а я буду говорить те же самые слова. Одновременно. То есть докажу, что вижу будущее и знаю заранее, что вы собираетесь произнести и сделать. А поскольку я спортсмен и у меня реакция лучше, мы будем говорить в унисон. Начинайте.

Брейген выпрямился негодующе.

— Послушайте, я…

Но это прозвучало, как дуэт. Потому что Александр сказал то же самое.

Брейген выпустил воздух, растерянно заглянул в глаза Воинову.

— Послушайте, если вы думаете…

И снова это был хор. Два голоса слились в один.

— Но подождите…

Унисон.

— Но одну минуту. Я…

Тоже хор.

На лице у Брейгена было отчаяние. Он машинально поправил галстук.

И Александр проделал то же самое. Одновременно, без сотой доли опоздания. Как если бы он был отраженьем.

— Одну минуту, я хочу вам сказать…

Голоса обоих начали и кончили в полном согласии. И снова тишина.

— Тогда я пойду и…

Оба сказали это сразу, оба пошагали к двери, оба попытались взяться за ручку и помешали друг другу.

Брейген закусил губу.

— Ладно!

Вдруг шагнул вперед и, подняв руки, попытался схватить Александра за горло. Но поскольку тот сделал совершенно то же самое, их руки просто столкнулись в воздухе.

Сиротливая стиральная доска была единственным свидетелем поединка.

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, затем Брейген отступил.

— Послушайте, я все понял. Я согласен.

Опять это прозвучало в унисон.

— Ну, что же вы еще хотите?

Александр усмехнулся и отпустил, наконец, врага.

— Хорошо. Раз поняли, все в порядке. Значит, завтра вас уже на будет в Москве.

Брейген, вытирая платком лицо, вздохнул:

— Согласен.

— А теперь ступайте к себе в номер, позвоните мисс Фроне и попросите ее выйти в холл. Скажите, что…

Он не успел договорить, как оба услышали шорох и обернулись. Высокая бледная девушка стояла в дверях.

Фелисьен и Альберт все-таки нашли танкетку. До этого они уже собрались погибать. Брели шесть часов подряд, легли, отдохнули. Поднялись потом. Карне сказал так, без надежды:

— Пойдем назад. Впереди на этом курсе ничего нет.

И, повернувшись, увидели на горизонте пятнышко.

Вездеход так и был, как они его оставили. Пили воду, глядя друг на друга блестящими, сразу помолодевшими глазами. Ели. Даже беспощадная ровность кругом не казалась такой унылой.

Включили мотор, поехали назад, к «Лютеции». И опять началось жуткое. Проехали обратным курсом километров двести пятьдесят, а ракета как сквозь землю провалилась.

Остановили танкетку, Карне сказал:

— Да… До сих пор мы считали, что, выбираясь в космос, люди встретятся там с необычным в категориях обычного времени и пространства. Но оказывается, мы имеем дело с необычными феноменами самого пространства. Короче говоря, давай попробуем «лимон».

— «Лимон»? Зачем?

— Ну, так… Понимаешь, в этой пустыне ничего не меняется. Солнце неподвижно. Вот эту поверхность ничем не потревожить. Такое впечатление, будто тут нет времени. Но если хоть кусочек этого бетона оторвать или переместить, может быть, что-нибудь произойдет.

«Лимон» был атомной миной. Их вооружили несколькими на всякий случай.

— Положим прямо на землю и взорвем.

Они поставили завод тяжелой желтой мины на десять минут. Девять ехали; на десятой соскочили и укрылись за танкеткой.

— Ну, давай, милая, — сказал Альберт.

Секунды текли. Осталось пять, четыре, три, две…

А потом они не сразу поняли, что произошло. Раздался рев, пустыня и синее небо вдруг раздернулись, открывая что-то зеленое.

Двое почувствовали, что проваливаются. Упали, поднялись на ноги, огляделись.

Солнце откатилось к горизонту, стало большим, просвечивающим сквозь облака. Вездеход, накренившись, стоял над космонавтами на огромном камне. Кругом был лес, похожий на земной, но только ранний, с хвощами, сигилляриями, папоротниками. Квакали какие-то существа.

А километрах в двух высилась над зеленью громада «Лютеции».

Они подошли, перелезая через поваленные стволы, поднялись по лестнице. Было удивительно, что Ришпен не встречает их.

Астрофизик сидел в радиорубке. Помахал рукой.

— Видел вас сейчас, ребята. Как вы идете… Связь восстановилась. Но вот какая штука. Для Земли не было этих двух суток… Для них связь не прерывалась. Выходит, мы были как-то втиснуты в мгновенье.

Карне смотрел на Ришпена. Тот перехватил его взгляд.

— Я уже видел. У меня седая прядь. Черт знает что я пережил, пока вас не было. Договаривались же на три часа.

Альберт, отдуваясь, сказал:

— А ведь у нас топлива не хватит, чтоб взлететь. Истратились. Будем ждать теперь советской экспедиции.

Снаружи начинало смеркаться. Надвигался вечер на Венере.

8

Владимир ГРИГОРЬЕВ

Питер Брейген в нерешительности остановился. Вроде бы то, что нужно, и дом тот и вывеска та, «Сырье по ценам со скидкой» с подзаголовком «Союз помощи слаборазвитым странам».

Питер вздохнул с облегчением. Фу, наконец-то он снова в местах, где деловому человеку можно дышать не жабрами, а в полную силу легких! Где вас не хватают за ворот только потому, что видят насквозь. (От встречи с Воиновым у Питера остались самые тревожные ощущения.)

Питер похрустел в кармане бумажкой новенького банкнота и пустил любовный взгляд по ущелью авеню. Авеню? Да нет, пожалуй, стрита. То, что нужно! Бетон, стекло, сталь! Белоснежные экипажи, шорох шин. Прохожие в смокингах. И ни одного всевидящего среди них!

Наконец-то ты на верном пути, Питер! Как ты сразу не догадался, что твое место там, где нет других ясновидцев? Дернул же тебя черт ввязаться в этот частный шпионаж! Открывать свою лавочку по соседству с ярмаркой. Соваться в страну, где и без него ясновидящих полно! Нет, теперь он, Питер Брейген, будет вести себя осмотрительнее.

И как он только так подумал, из крохотной полуподвальной дверки, из-под лестницы парадного входа появились два молодых человека и четким строевым шагом направились к Брейгену. Разумеется, их серые костюмы были совершенно одинаковы, карманы, разумеется, оттопыривались, и поля шляп фирмы «Шейлок» были одинаково надвинуты на глаза.

«Чисто работают, черти!» — с восхищением подумал Питер.

Все было именно так, как в тех кинофильмах, просмотр которых отнял у Брейгена пятую, а то и четвертую часть жизни. И чеканка поступи молодцов в сером слилась с ударами сердца околдованного Питера. Он как бы перенесся из кресла зрительного зала в плоскость экрана, освоился в этой плоскости и жил жизнью, которую зритель считает более реальной, нежели его собственная.

Надо сказать, бетонная коробка, у основания которой Питер Брейген ждал разрешения своей судьбы, принадлежала организации, равно далекой как от нужд и чаяний слабых стран, так и от поставок какого-то бы ни было сырья со скидками или без оных. Да и о каком сырье для слаборазвитых стран может идти речь вообще, если страны эти привыкли получать продукт в готовом виде, сырье же спокон веков поставляли сами? Однако стилистическая небрежность текста вывески не привлекала внимания прохожих, глаз которых, как нам известно, давно перегрузился зрительным раздражением от действия габаритной, кричащей рекламы.