— Надоело, — ответил Брайан. — У белых дрянной табак — слишком крепкий. Никакого удовольствия, зато по утрам одышка и помойка во рту. Не хочу выкашлять легкие к сорока годам.
Кэтрин взглянула на него. В оранжевых отблесках пламени гладкое лицо отливало бронзой, а под одеждой угадывались крепкие мускулы — Брайан вовсе не выглядел как человек, страдающий от кашля или других недугов.
— Да, кстати. — Он сунул руку в карман и достал оттуда ворох бумажек.
— Что это?
Присмотревшись, Кэтрин с удивлением обнаружила, что это плакаты о ее розыске. Брайан швырнул их в костер.
— Посрывал, везде, где нашел, — пояснил он. — Разве что, кроме офиса шерифа.
— Спасибо, — растроганно пробормотала Кэтрин, глядя, как пламя пожирает бумагу.
Пару минут они молча сидели у костра. Кэтрин украдкой посматривала на Брайана. На его скуластом лице плясали резкие тени, яркие огоньки отражались в миндалевидных глазах.
— Ты говорил, твоя мать — индианка? — поинтересовалась она.
— Да. Из клана та́куя. — Брайан отхлебнул пиво. — Когда-то этот клан принадлежал к племени лакота или, по-вашему — сиу. Но лет пятьдесят назад та́куя отделились, и с тех пор кочуют сами по себе.
— А твой отец?
— Белый. В молодости он торговал пушниной — скупал шкуры у индейцев и продавал на Восток. Так он познакомился с матерью, и они поженились.
— А ее семья не возражала?
— Наоборот, породниться с белым считалось большой удачей. Это значило, что у племени будут ружья и другие полезные вещи. Отец жил с та́куя несколько лет, а когда скопил немного денег, то поселился в Омахе и открыл там лавку. Меня воспитывали как белого, я даже ходил в школу. Но когда мне стукнуло двенадцать — в Монтане разразилась золотая лихорадка, и все ринулись туда.
— И твой отец тоже?
— Да, но он был человеком смекалистым и сообразил, что заработает куда больше, продавая старателям лопаты, чем намывая песок. Он сбагрил лавку в Омахе, накупил всякой утвари, и мы отправились в Вирджинию-Сити.
— И как? Удалось заработать?
— Вначале дела шли неплохо. Лопаты и сита расхватывали как горячие пирожки, и за месяц отец хорошо наварился. Но потом везение кончилось. Он поехал за новым товаром, и по дороге его убили бандиты.
— Сочувствую, — вздохнула Кэтрин. — Понимаю, каково это — потерять отца.
— Спасибо. — На лице Брайана промелькнула улыбка, затем оно помрачнело. — Когда отца не стало, хлебнули мы с матерью лиха. Чтобы выжить, ей приходилось с утра до ночи стоять у лохани за стиркой белья, а мне — хвататься за любую работу. Думаю, ты понимаешь, как белые относились к индианке и ее сыну-полукровке. Как-то раз, пьяный старатель докопался до матери. Я вступился за нее и пырнул его ножом. Не насмерть, но нам все равно пришлось бежать из города. В конце концов мы нашли ее родной клан. Мать осталась там. Я тоже жил с ними несколько лет, но потом ушел и стал охотником за головами.
— И почему же ты ушел?
— Так от меня больше проку. Я — нечто вроде посредника между та́куя и миром белых. Помогаю им, привожу полезные вещи. А еще — предупреждаю об опасности, и лишь поэтому их до сих пор не загнали в резервацию.
— А где они сейчас? — поинтересовалась Кэтрин.
— Далеко отсюда. В горах, — ответил Брайан и замолчал.
Он достал из жилетного кармана пачку сигарет, но передумал и сунул ее обратно. Вместо этого хлебнул пива и уставился на догорающий костер.
Слово «та́куя» казалось смутно знакомым. Уж не те ли это индейцы, которые жили здесь раньше? Которые убили ее отца? Расспросить бы о них побольше, но как-то неловко. Правительство старательно сгоняет краснокожих в резервации, а тот, кто противится этому — считается врагом. Вряд ли Брайан будет с ней откровенничать о своих соплеменниках, все еще разгуливающих на свободе, хоть Кэтрин и не в том положении, чтобы доносить об этом властям.
Костер уже почти не давал тепла, и холодный ночной ветер стал продувать тонкую блузку. Кэтрин обхватила руками себя за плечи.
— Замерзла? — спросил Брайан.
— Немного, — кивнула она.
Он поднялся и подошел к бревну, где лежали седла, снятые с лошадей. Порывшись в сумке, Брайан извлек оттуда полосатое пончо и накинул его Кэтрин на озябшие плечи.
— Спасибо, — пробормотала она, кутаясь в уютную шерстяную ткань.
От пончо повеяло табаком, и Кэтрин невольно втянула носом этот типично мужской аромат. Горьковатый запах почему-то вызвал в памяти образ отца… Нос картошкой, рыжие бакенбарды, лучики морщин вокруг серых глаз. Он любил сидеть у камина с набитой трубкой и рассказывать байки из своей юности.