НАТАХА. Чего ты, Муська, чего? Щас я валерьянки достану! Только тише! Тише! (Роется в авоське.) Думала — себе, нет тебе…
МУСЬКА. Надоело мне это все до смерти! Сумки! Тележки! Тачанки! «Мерседесы»! Ну сколько можно? Сколько? Я хочу жить просто, скромно, хочу дочь свою воспитывать сама, хочу мужика нормального — ну что, я много хочу? Мне много и не надо! Но почему за это нужно умирать каждый раз, почему? Что, нельзя жить как-то иначе? Почему это все гавно — видео, аудио, шмотки, тряпки — все, все дается с боем? Почему?
КОПЧЕНЫЙ. Ну не надо так! Зачем вы?
НАТАХА. Тише ты! Тише! Я знаю, как тебе тяжело… Знаю… Но нельзя же так, при чужом-то человеке…. Он ведь обворовать нас хотел…
МУСЬКА. Мне, может, жить-то осталось неделю-другую, а я здесь в поезде этом еду с сумками этими спекулянтскими, набью их послезавтра китайским тряпьем на рынке, и назад, в свой Староухватинск — чтобы он под землю провалился, городок этот паршивый! Чтоб на него бомба упала термоядерная и все до единого жителя превратились бы в пепел!
НАТАХА. Ты чего говоришь-то, чего? Сосем спятила, что ли, дура?
КОПЧЕНЫЙ. Ну зачем вы?
МУСЬКА. Или, может, приеду, привезу тряпье это, отведу Ниночку к чужим людям и, как обычно, пойду на рынок — банчить, и, может, обратно даже уже и не приду… Прямо там и распластаюсь на асфальте расплавленном, под лучами солнца палящими…И не увижу я уже, может, своей Ниночки в свои-то несчастные тридцать пять! И куда ее? В детдом, что ли? В детдом, да? На казенные харчи! Похлебку «хряпу», да, кушать?
КОПЧЕНЫЙ. Ну не надо так! Не надо!
НАТАХА. Чего разошлась-то, блин, чего?
МУСЬКА. Тебе-то хорошо, ты здоровая! Со своим! Еще нарожаешь! И воспитывать будешь! А мне каково?!..
НАТАХА. Не нарожаю я! Не нарожаю… Бездетная ведь я…
МУСЬКА. У тебя… У тебя… И ты мне никогда этого не говорила? Да… Все: потом, потом, рано еще детей заводить, говорила…
НАТАХА. Я думала в детдоме взять сначала, да не решилася, вдруг ребенок убийцы какого попадется или бандита…
МУСЬКА. Бедные! Какие мы бедные! Вроде и деньги есть, а ничего-то, кроме них, и нет: ни здоровья, ни счастья… Все здоровье свое сумками этими надорвали… спекулянтскими…
НАТАХА. Может, она еще и доброкачественная, выяснится. Тебе же не сказали, какая. Операцию сделают, и все! А ты панику подняла! Врачи же тоже ошибаются часто — они такие же люди, как и все… На вот, выпей, на! (Протягивает кружку) Сразу успокоишься! Ну, давай!
МУСЬКА. Да не поможет мне уже ничего, не поможет! Твердая она, и величиной с кулак… Не сегодня-завтра коньки отброшу! А как хочется жить! Натаха, как хочется жить! Да тебе-то этого не понять с твоими-то железными нервами! У тебя же канаты, а не нервы!.. Без детей, а ничего, все пучком, улыбаешься все…
НАТАХА. Ну что ты такое говоришь? Что говоришь-то? Вот она, пожалуйста, наша сучность…Я тоже ведь своего-то ругаю, ругаю, а думаю, что он ведь меня счастливее! У него свой мир есть. Внутренний! Он может спрятаться в него и сидеть там, как мышка! А мне, блин, куда спрятаться, если что, куда?.. Если кто, скажем, как ты, решит бомбу на нас сбросить термоядерную!.. Ему-то хорошо! Он в свой компутер тоже какие-то там стишки загоняет, не про белок, конечно, нет, но тоже хорошие… А я? Что у меня есть, кроме шмоток этих поганых? Все шкафы ими забиты: сотни маечек, сотни трусиков… Куда мне их? Куда? Я бы все это отдала бы, например, в дом для престарелых, но я-то тогда на что буду жить? На что? Или ты думаешь, что мне нравится со шмотками этими носится? Отнюдь! Вот и тебе я помочь захотела, с собой начала брать, и вот она, за все — черная неблагодарность! Деньги свои ты стала разбрасывать направо и налево, точно принцесса какая вертихвостка! А ведь как они дались-то тебе, как! Ведь ты такую цену заплатила, что над каждой копеечкой трястися должна, как старик Черномор! А ты? Знайте наших! Вот вам пачку денег! Забирайте! А то, что это мне потом тебя придется назад везти за свои кровные, ты не подумала! Тебе наплевать на это! Ты считаешь, что это дело само-собою разумеющееся! А как ты жить-то потом дальше будешь ты подумала?
МУСЬКА. Ох! Умру я, умру сейчас! У меня опухоль, опухоль на сердце!.. (Валится на бок, схватившись за грудь.)
НАТАХА. Ой! Извини! Извини меня, Мусенька! Любя я это… Не со зла! (Обнимает ее и гладит, как ребенка.) Ну-ну, успокойся! Все будет хорошо! (КОПЧЕНОМУ) Врача! Быстрее! (КОПЧЕНЫЙ торопливо выходит) Ну вот, понервничала немного… Ничего… Все пройдет… На нервной почве все это… Все болезни, говорят, от нервов… При постороннем прямо… Не сдержались… Разоткровенничались… Ну ничего! Послезавтра рано утром мы приедем и отправимся на рынок, походим, найдем что нужно и купим. Покушаем прямо там… Что хочешь, хошь шашлыки, хошь — окорочка эти куриные, там же, знаешь, ничего готовят эти чурки, выпьем, может, немного, водочки… А что? Заработали! Там все пьют! И на вокзал — на автобусе, ну или тачку поймаем… Сядем в поезд, и обратно… Поговорим по душам… Надеюсь, не попадется нам больше этот вор квартирный… А что рассказывал-то нам… Что? Про белку какую-то, которая в супе сварилась, в бульоне курином… Да разве ж бывает такое! Все это сказки, сказки, сказки… Но мы ведь с тобою уже не маленькие… Мы в эти сказки не верим. Придумал он это все, чтобы разжалобить нас, понимаешь? Но мы не должны поддаваться, не должны! На жалость он бил, на жалость, да просчитался! Нас на таком не купишь! Песню какую-то пел… Ну и голосок у него! И слуха нету! Как будто бы слон на ухо наступил! Как будто по ушам медведь проехался на велосипеде, да ведь? Песня-то не его, старая! (Тихо поет.) «Летят перелетные птицы…» Песня-то старая, но она ведь про нас…